Моральное воспитание - [94]

В самом деле, кажется, у нас есть основание видеть здесь частный случай закона, который можно сформулировать следующим образом. Всякий раз, когда две популяции, две группы индивидов, неравные в культурном отношении, оказываются в постоянном контакте, развиваются определенные чувства, которые склоняют более культурную группу, или считающую себя таковой, совершать насилие над другой группой. Именно это столь часто наблюдается в колониях и разного рода странах, в которых представители европейской цивилизации сталкиваются с более низкой цивилизацией. Хотя насилие не приносит никакой пользы, хотя оно чревато серьезными опасностями для тех, кто его совершает и кто подвергается таким образом серьезным ответным ударам, оно вспыхивает почти неизбежно. Отсюда своего рода кровавое безумие, которое охватывает путешественников, сталкивающихся с расами, которые они считают низшими. Это превосходство, которое они себе приписывают, как бы само собой стремится к грубому самоутверждению, без цели, без причины, из удовольствия в самом самоутверждении. Имеет место настоящее опьянение, утрированное самовозвеличивание, своего рода мания величия, порождающая наихудшие эксцессы, истоки которой нелегко обнаружить. Действительно, мы с вами видели, что индивид сдерживает себя, только если он чувствует себя сдерживаемым, если он находится перед лицом моральных сил, которые он уважает и на которые он не осмеливается покушаться. В противном случае он не знает уже никаких границ и разворачивается без всякой меры и без предела. Но с того момента, как единственные моральные силы, с которыми он связан, обесцениваются в его глазах, с того момента, когда он не признает за ними никакого авторитета, который навязывает их в качестве объекта его уважения, по причине их ущербности, они уже не могут играть эту сдерживающую роль. В результате, чувствуя, что ничто его не останавливает, он сеет насилие как деспот, которому ничто не противостоит. Это насилие для него своего рода игра, спектакль, который он устраивает самому себе, средство подтверждения самому себе этого признаваемого за самим собой превосходства.

Очень вероятно, что это явление того же рода, что можно наблюдать в цивилизованных странах всякий раз, когда группа стариков и группа молодых оказываются в длительном контакте, связанными одной и той же жизнью. Тогда действительно можно видеть, как между обеими группами вспыхивает нечто вроде особого рода вражды; это то, что называют притеснением (brimade). Притеснение – это не просто проявление болезненной фантазии, продукт непонятно каких безрассудных капризов. Иначе оно не имело бы столь широкого распространения, и его не было бы так трудно искоренять. В действительности оно есть необходимое следствие определенных причин, которые не могут не производить своего действия до тех пор, пока им не противостоят моральные силы противоположного направления, но по крайней мере равной интенсивности. Старшие чувствуют свое превосходство над молодыми, потому что они являются носителями обычаев и традиций, которые молодым не известны, потому что они образуют уже сплоченную группу, со своим сословным духом, коллективным единством, тогда как вновь появившиеся не имеют между собой ничего общего, у них нет даже достаточно времени, чтобы сформироваться и организоваться. Поскольку это превосходство не имеет достаточно прочных оснований, поскольку моральный разрыв между обоими поколениями, сблизившимися таким образом, в сущности, сводится к пустяку, поскольку он носит сугубо временный характер и должен быстро исчезнуть, возникающие проявления насилия сами по себе не очень серьезны; они приобретают главным образом вид безобидной игры. Тем не менее это особая игра, характеризующаяся потребностью в насильственных действиях и страданиях. Итак, в слегка отличных формах здесь обнаруживается та же причина, порождающая то же следствие.

Я задаюсь вопросом, не похожи ли в ряде аспектов отношения между учителями и учениками на предыдущие отношения. Конечно, между ними существует такой же разрыв, как между двумя группами населения с различным уровнем культуры. Трудно даже себе представить, чтобы когда-либо между двумя обладающими самосознанием группами существовала более значительная дистанция, поскольку одни чужды цивилизации, а другие целиком пропитаны ею. Но школа по самой своей природе их тесно сближает, создает между ними постоянный контакт. В таком случае нет ничего необычного в том, что этот контакт вызывает чувства, совершенно похожие на те, которые мы только что описали. Нет ли, в сущности, в педантизме, этой характерной черте нашего профессионального облика, своего рода мании величия? Когда мы непрерывно связаны с субъектами, которых мы морально и интеллектуально превосходим, как избежать завышенного представления о себе, выраженного в поступках, мироощущении, языке? Но подобное ощущение быстро приводит к насильственным проявлениям, так как всякое действие, задевающее его, воспринимается как кощунство. Терпение проявлять гораздо труднее, оно требует гораздо больше направленных на себя усилий при встрече с низшими, чем с равными. Даже непроизвольное сопротивление, обыкновенные трудности в достижении желаемых результатов поражают, раздражают, легко рассматриваются и трактуются как провинности, не говоря уже о том, что приписываемое себе превосходство стремится, как мы уже сказали, к тому, чтобы самоутверждаться из удовольствия к самоутверждению. Даже в семье мы часто видим явления такого рода в отношениях между братьями и сестрами различного возраста. Существует своего рода хроническое нетерпение со стороны старших, так же как и стремление обращаться с самыми младшими как с существами низшего рода. Здесь, однако, достаточно семейных чувств, чтобы предотвращать крайности. Но иначе обстоит дело в школе, где этого полезного противовеса нет. Поэтому в самих условиях школьной жизни есть нечто такое, что способствует принудительной дисциплине. А