Моральное воспитание - [88]

(mettre à l’index), держать его на расстоянии, изолировать его, создать пустоту вокруг него, отделить его от добропорядочных людей. Поскольку невозможно осуждать кого-либо, не относясь к нему хуже, чем к тем, кого уважают, поскольку нет другого способа выразить чувство, внушаемое осуждаемым действием, то всякое осуждение, как правило, заканчивается причинением какого-то страдания тому, кто является его объектом. Но это лишь одно из последствий наказания, носящее более или менее случайный характер; сущность его не в этом. И наказание полностью сохранило бы смысл своего существования, даже если бы оно не ощущалось как болезненное тем, кто ему подвергается. Наказывать не значит мучить тело и душу другого; это значит, перед лицом совершенного проступка, утверждать правило, которое проступок отверг. Таково важное различие между той ролью, которое наказание играет в воспитании ребенка, и той, которую оно играет в дрессировке животного. Дело в том, что наказания, которым подвергают животное, чтобы его выдрессировать, могут производить результаты только в том случае, если эти наказания состоят в реально ощущаемых страданиях. Для ребенка, наоборот, наказание – лишь материальный символ, через который выражается внутреннее состояние: это метка, язык, посредством которого либо публичное сознание общества, либо сознание школьного учителя выражают чувство, внушаемое им осуждаемым действием.

Определив таким образом основную роль наказания, мы смогли заняться выяснением того, каким оно должно быть и как оно должно осуществляться, чтобы достичь цели, составляющей его основание как такового. И по данному вопросу мы сначала остановились на теории, полагающей, что наказание должно состоять исключительно в естественных последствиях, которые спонтанно порождает противоправное деяние. Это теория естественных реакций, в том виде, в каком ее сформулировал, в частности, Спенсер. Нет смысла возвращаться к возражениям, вызываемым этой доктриной; мне представляется полезней отметить интересную и справедливую идею, являющуюся ее исходным пунктом, идею, которую мы можем поддержать, при условии, что будем применять ее совсем иначе, чем педагоги, систему которых мы обсуждаем.

Эта идея состоит в том, что существует воспитание ума и воли, которое осуществляется прямо под воздействием самих вещей, без всякого искусственного вмешательства человека, и это спонтанное, так сказать, автоматическое воспитание является нормальным образцом, на который должна ориентироваться любая педагогическая система. Таким образом, получается, что ребенок у себя самого учится говорить и вести себя среди окружающих его вещей. Его родители не могут научить его ни тому, как следует начинать приводить в движение свои члены, ни тому, какое усилие необходимо приложить, чтобы он мог приблизиться или удалиться по отношению к внешним объектам, в зависимости от того, насколько близко или далеко они расположены. Всю эту науку, в действительности очень сложную, он осваивал спонтанно, через личный опыт, через пробы и ошибки, в прямом контакте с реальностью. Страдание, результат неудавшихся, неадекватных действий, предупредит его о его провалах и о необходимости начать все сначала, тогда как удовольствие – это знак успеха и в то же время естественное вознаграждение. Таким же образом он изучал свой язык и, вместе со словами, образующими его словарный состав, характерную для него грамматику и логику, имманентно присущую этой грамматике. На самом деле, ребенок сам по себе пытался воспроизводить наши способы говорить, произносить, комбинировать слова, строить фразы, и то, чему образование в собственном смысле научило его впоследствии, склонность к совершенствованию, к изысканности, к точности, все это относительно мало что значит в сравнении с этими фундаментальными познаниями, которыми он обязан самому себе. Более того, это воспитание посредством самих вещей продолжается и гораздо позднее детства и юности. Оно длится столько же, сколько жизнь. Ибо взрослому всегда есть, всегда было чему поучиться, у него нет других учителей, кроме самой жизни; единственные санкции за действия, которым он подвергается, – это очень часто сами последствия этих действий. Пробуя наощупь, делая попытки, терпя неудачи, начиная снова, постепенно исправляя наши способы действий, мы осваиваем технику нашего ремесла и все, чем мы обладаем из той практической мудрости, которую называют одним важным словом «опыт». Но в таком случае, если этот метод настолько эффективен, если человечество ему стольким обязано, то почему он не применим к любому воспитанию? Почему ребенок не может достигнуть моральной культуры тем же способом, которым взрослый достигает своей технической культуры? Ведь тогда было бы бессмысленно изобретать искусную систему наказаний различной степени. Остается лишь предоставить свободу действий природе; остается дать ребенку воспитываться путем контакта с вещами: сами собой они предупредят ребенка, когда он ошибается, т. е. когда его действия не будут такими, какими они должны быть, не соответствуют природе вещей. На той же самой идее базируется педагогика Толстого. Так, согласно Толстому, образцовое, идеальное образование – то, которое люди спонтанно будут находить в музеях, библиотеках, лабораториях, на конференциях, публичных лекциях или просто в общении с учеными. Во всех этих случаях нет никакого принуждения, и, однако, разве таким образом мы не учимся? Почему бы и ребенку не наслаждаться той же свободой? Остается предоставить в его распоряжение лишь те познания, которые мы считаем полезными для него; но нужно просто их ему предложить, не заставляя его их усваивать. Если они действительно полезны для него, опыт даст ему почувствовать их необходимость, и он сам, по собственной воле, придет овладевать ими. Вот почему в школе Ясной Поляны наказания – явление неизвестное. Дети приходят туда когда хотят, изучают что хотят, трудятся как хотят.