Мопассан - [91]

Она жила на улице Гренель, в самом центре пестрого общества, населявшего светское предместье Сен-Жермен по обоим берегам Сены.

Гонкур, завороженный Мари Канн, посвятил ей любопытную страницу, относящуюся ко времени торжества Мопассана в светских парижских салонах.

«Понедельник, 7 декабря, 1885. Обед у м-м Мари Канн. Три лакея на лестнице, высокие двустворчатые двери, огромные комнаты, анфилада залов, стены которых обтянуты шелком, говорят вам о том, что вы в доме еврейского капитала… На диване небрежно расположилась м-м Канн, — большие глаза, обведенные темными кругами, глаза, переполненные негой, свойственной брюнеткам, лицо цвета чайной розы, черная мушка на щеке, насмешливо изогнутые губы, глубокое декольте, открывающее белоснежную шею с голубыми прожилками, и ленивые, расслабленные движения, в которых подчас угадывается лихорадочная страстность. Эта женщина обладает совершенно особым, томным и ироническим обаянием, к которому примешивается необъяснимая обольстительность русских женщин: интеллектуальная извращенность в глазах и наивное журчание голоса… Однако, если б я был еще молод и искал любви, мне было бы достаточно одного кокетства: кажется, что если бы она отдалась мне, то я, поцеловав ее, почувствовал бы вкус смерти… Разговор каким-то образом перешел от Палермских катакомб (Мопассан вернулся с Сицилии и, разумеется, присутствует на обеде. — А. Л.) к моргу и утопленникам. Мопассан пространно рассказывает о выуженных из Сены трупах… Он рассказывает все более смачно… описывая отвратительность трупов с целью — это так впечатляет! — воздействовать на разум молодых женщин и одновременно скрыть свой страх перед темными кошмарами».

Мари Канн, «улыбающаяся, испуганная, замирающая», сидя у своего освещенного, написанного во весь рост портрета работы Бонна, задумчиво вглядывается в сильного нормандского бычка.

Женевьева Стро, бубновая дама, не менее привлекательна в этой разномастной игре. Вдова Жоржа Бизе, она вышла замуж вторично за адвоката Эмиля Стро. Образованная, живая, умная, с выразительной наружностью каверзного мальчишки, более пикантная, нежели красивая (фотографии опровергают слащавые комплименты мемуаристов), она сумеет «завоевать» для своего салона Марселя Пруста. Ее сын приведет Марселя в салон матери приблизительно в 1888 году. Мопассан не придает Прусту никакого значения, в то время как Пруст открыто восхищается им, о чем и пишет своему отцу: «Надеюсь, он тебе понравился. Я видел его всего лишь два раза, он, наверное, знает, чем я занимаюсь». Если Мопассан и не фигурирует в романе «В поисках утраченного времени», то Женевьева и Эмидь Стро запечатлены в образах герцога и герцогини Германтских.

Из переписки между Женевьевой Стро и Мопассаном мы узнаем о тактике проникновения в светский салон, которой пользовался Милый друг. Прежде всего Ги обольщает хозяйку. Он пишет молодой вдове начиная с мая 1884 года: «Я знаю, что совершенно не принято, чтобы дама пришла па обед к холостяку. Но я не совсем понимаю, что в этом неприличного, если дама сможет встретить там женщин, с которыми она близко знакома». Продолжение письма демонстрирует нам степень снобизма Ги, то ли напускного, то ли искреннего: «И потом, если бы я показал вам список всех тех, кто приходил ко мне завтракать или обедать — будь то в Каннах, в Этрета или здесь, — вы убедились бы, что список этот длинен и полон выдающихся имен».

Подчеркнуто Мопассаном! Письмо он заканчивает it вовсе некрасиво: «Наконец, мадам, вы осчастливите меня, приняв мое предложение, и я обещаю вам ни словом не обмолвиться об этом в «Жиль Бласе»…»

Время от временп он все же помещал отчеты о своих званых обедах.

Следующим летом Гн пишет Женевьеве, предлагая ей встретиться в тот час, когда кабачок Фурнеза будет «свободен от многочисленных светских посетителей». Почему? Он хочет быть наедине с ней, «красивой и очаровательной».

В 1887 году Ги продолжает бывать у нее, теперь ужо жены своего приятеля адвоката Стро. Топ переписки изменился. Теперь это уже теплое, непринужденное общение, продиктованное привычкой, переходящее в дружбу. Оп пишет ей из Хаммам-Рира в конце 1887 года: «На днях я просидел так до полуночи перед дверью полуразрушенного караван-сарая, где мне пришлось есть немыслимые кушанья, пить воду, о которой противно вспоминать. Откуда-то издалека доносился лай собак, тявканье шакалов и вой гиен. И под небом, покрытым сверкающими звездами, огромными, волшебными, бесчисленными звездами Африки, эти звуки были так заунывны, внушали чувство такого безвозвратного одиночества, такой оторванности от мира, что холод пронизал меня до мозга костей».

Он доверительно сообщит Женевьеве Стро двумя годами позже из Канн в письме, проникнутом той же меланхолией: «В Париже в прошлом году жил человек 38 лет, с несколько тяжеловатым и жестковатым взглядом капитана от инфантерии, подчас любивший побрюзжать. Этот человек, который был всего-навсего торговцем прозой, исчез к осени, и никто не знает, что с ним сталось…»

Гонкур будет утверждать, что мадам Стро бросила бы все ради этого «торговца прозой». Она, во всяком случае, была также преданной