Мопассан - [39]

Необычайно редко случается, чтобы слава приходила к писателю после первой же вещи. Вчера еще его коллеги не верили в него. «Пышка» сразу все изменила.

«Пышка» не плод фантазии автора. Прототипом Элизабеты Руссе была Адриенна Легей.

Двадцати лет от роду Адриенна уехала в Руан в поисках удачи. Однажды, отправляясь в дилижансе к французским солдатам, она оказалась героиней истории, которая легла в основу сюжета повести Мопассана. По окончании войны она снова взялась за свою профессию.

Как-то вечером, много времени спустя после появления «Пышки», Мопассан увидел Адриенну одну, в ложе руанского театра Лафайет. «Он долго, ç любопытством, почти растроганно глядел на нее». И тогда великий писатель, «преуспевающий человек», Метр на виду у всех поклонился своей героине и повез ее ужинать в отель Мане.

Адриенна, которую все еще звали Пышкой с улицы Шарет, растеряв клиентов, покончила с собой в 1892 году, оборванная и смердящая, задолжав хозяину семь франков.

В день выхода в свет коллективного сборника «Меданские вечера» Мопассан писал: «Это прекрасная прелюдия к моему сборнику стихов, который выйдет во вторник и положит конец рассуждениям о дурачествах натуралистической школы, повторяемым в газетах. Вся беда в заглавии «Меданские вечера», которое я нахожу неудачным и опасным».

Закончив, Мопассан подводит итог:

«Золя: Хорошо, но эта тема могла бы быть трактована точно так же и столь же хорошо госпожой Санд или Доде.

Гюисманс: Посредственно. Ни сюжета, ни композиции, мало стиля.

Сеар: Тяжело, очень тяжело, неправдоподобно, стиль неровный, судорожный, но много любопытного и тонкого.

Энник: Хорошо, рука настоящего писателя, местами некоторая беспорядочность.

Алексис: Похоже на Барбе д’Оревильи, но так же, как и Сарсэ[62], хочет походить на Вольтера».

Несколькими неделями позже сборник «Стихи», на который он так рассчитывает, выходит у Шарпантье. Книга принята отлично. Все вышло сразу — и проза и поэзия. Это и впрямь попутный ветер. Так почему же он не ликует? Почему такая неуверенность, почти тревога? Да потому, что этот хитрый моряк взвешивает оба успеха — один нежданный, который удивил его самого, а другой — желанный, но более скромный. Значит, он ошибался? Не новеллой заинтересовались благодаря его стихам, а как раз наоборот. Мопассан теперь только изредка, случайно будет обращаться к стихам. Оставив поэзию, он резко меняет курс и пускается в новое плаванье с надутыми парусами.

6

Святой Поликарпий. — Папа Симона. — Сентябрь 1879 года: поездка в Бретань. — Оливковая роща. — А почему не Флобер? — Досадная оплошность. — Письмо Эдуарда Эррио[63]

Последние годы Флобера были освещены улыбками трех руанских красавиц, которых он называл тремя своими ангелами, — это госпожа Брэнн, что была так дружна с Ги, ее сестра госпожа Лапьер — жена Шарля Ланьера, директора «Нувелист де Руан», и не менее прекрасная госпожа Паска. Они вносили забавное веселье в помрачневший от бедствий дом, хотя положение Комманвилей и улучшилось.

Флобер в конце февраля 1880 года успокаивает Ги: «Через день-другой Комманвиль разделается со всеми долгами. Горизонт проясняется, и вскоре мы выпутаемся из омерзительного безденежья и тревог, которые более четырех лет не дают мне вздохнуть. Целую тебя, мой милый. Твой старик».

Ежегодно 27 апреля друзья Старика праздновали день святого Поликарпия, которого Викинг избрал своим патроном. В 1880 году праздник святого Поликарпия выдался веселее обычного — под одной крышей собрались три прекрасные, умные, независимые женщины и Ги, заразительно-жизнерадостный, искрящийся нормандским добродушием.

Ги написал Флоберу два забавных четверостишия:

Мосье Флобер! В любом обличье

Вы — виртуоз, черт подери!

Под сенью вашего величья

Дрожит в ознобе Жюль Ферри.

Пускай на утренней лужайке

Цветы коснутся ваших ног…

Не зря изрек всевышний бог:

«Плодитесь, люди, размножайтесь!»[64]

Да, поистине, до чего странными были отношения между Мопассаном и Флобером! Ги писал очаровательные письма тому, кто послал ему свое «Искушение святого Антония» со следующей надписью: «Ги де Мопассану, которого я люблю как своего сына».

В беседе между этими двумя людьми безупречное целомудрие то и дело чередуется с пошлым сквернословием.

Существует упорная версия, что Мопассан якобы побочный сын Флобера.

Дабы лучше разобраться во всем этом, обратимся прежде всего к произведениям писателя. Несмотря на первое «безобидное» впечатление, рассказ «Папа Симона», написанный Ги в двадцать семь лет, столь же показателен, как и рассказ «Гарсон, кружку пива!». Мальчишки из школы смеются над Симоном, потому что у него нет отца. Ребенок хочет утопиться, как вдруг «на его плечо легла тяжелая рука». Мальчик обернулся, «На него добродушно глядел высокий рабочий с черными курчавыми волосами и бородой». Это кузнец, который хотел бы жениться на матери Симона. «Затем он (Симон — А. Л.) внезапно почувствовал, как друг приподнял его и, держа на своих вытянутых геркулесовых руках, крикнул: «Скажи им, своим товарищам, что твой папа — это кузнец Филипп Реми и что он надерет уши всякому, кто тебя обидит!»

Любопытный сюжет для писателя, слывшего бессердечным! Ги отождествлял себя, по-видимому, с Симоном. Надеюсь, Мопассан не будет ко мне в претензии за такое истолкование, поскольку в воспоминаниях, появившихся в 1912 году в «Гранд Ревю», он поведал прекрасной незнакомке, блондинке в вуалетке: «Я всегда чувствую, когда писатель вкладывает собственные переживания в свое произведение, будь он даже самым безликим автором». Автор «Папы Симона» был именно тем Мопассаном, который осенью 1874 года в Париже, на улице Нотр-Дам де Лоретт, схватил за шиворот «какого-то простолюдина», избивавшего мальчугана лет десяти, и отвел его в участок на улице Вреда. Впрочем, полицейские оказали Ги более чем прохладный прием, так как выяснилось, что ребенок — сын того грубияна и отец вправе «учить» его.