Мопассан - [133]

Франсуа хочет отравить его, поливая ему вино на пуп. Белое вино — это лак. Он снова возвращается к яйцам. В погребе доктора Мерио хранится тысяча двести яиц. А искусственные желудки (неотвязная мысль) стоят двенадцать тысяч франков.

— У всех католиков искусственные желудки.

Папа римский, бог, дьявол, католики, религиозная озабоченность преследуют его:

— Оденьте меня — я отправляюсь на поезде в чистилище.

9 февраля он без конца твердит о враче, который согласно семейной легенде принимал его во время родов Лоры и долго выправлял ему череп, как то было принято в деревнях. 10-го он утверждает, что его похоронили за день до этого, отзывается о боге как о «глупом старике» и зовет «пожарников», чтобы они извлекли снаряды из-под монастыря.

Назавтра он поносит доктора Мерио:

— Ты грязный старикашка! Боже, вы сумасшедший! Франсуа только что признался мне, что украл у меня восемьсот миллионов… Это не я, это барон де Во объявил войну! Вы не можете меня убить — я неуязвим… Я сам убью всех чертей!

Это продолжение безумия «Анжелюса» и «Бесполезной красоты», фантастическое искажение «дел божьих». Время от времени возникает какая-то понятная деталь, и снова тьма воцаряется в тайниках его сознания.

— Это не телятина. Это человеческий зародыш. О, до чего омерзительны эти женщины!.. Мне было двенадцать лет… Все прекрасно знали, что мадемуазель X… развратна, а вы говорите, что я… ее! Вы лгун, старый каналья, старый прохвост!..

14, 15, 16 февраля его посетили Оллендорф, Жакоб и Казалис, с которыми он долго беседовал. 16-го вновь жестокая вспышка, в которой перемешаны черти, угрозы в адрес бога, военный разгром:

— Только черти вечны. Я сильнее бога. Французская армия обесчещена, она в плачевном состоянии.

Весь этот бред тесно связан с личностью, находящейся в состоянии распада.

20 февраля:

— Люцифер погубил себя мадерой. Все женщины мира были обесчещены мною!

23 февраля:

— Я убью бога, заразив его черной оспой.

2 марта:

— Мертвые говорят.

9 марта:

— Повара, пожарники, принесите курицу с рисом!

И снова приступ богохульства:

— Бог, вы самый жестокий из всех богов! Я запрещаю вам со мной разговаривать! Вы просто идиот! Дьявол, убейте бога!.. Люцифер, я кончил. Весь мир будет принадлежать мне!.. Вы же знаете, что языческие боги любят меня!

Какое удивительное просветление! Человекозверь, Венера Сиракузская и Овн из Палермо…

— Моя мать, получив от меня двадцать миллионов, воскликнула: «Яумираю с голода!»

Заменим «двадцать миллионов» более скромной суммой — и это будет правдой.

Подходит март. Ги не желает мочиться:

— Нельзя мочиться во время агонии. Я буду страшно силен! Но если вы прибегнете к помощи катетера, наступит немедленная смерть… Это бриллианты! Мой живот набит бриллиантами! Заприте их в сейф! Если вы посмеете меня зондировать, я прикажу моим ангелам-хранителям связать вас.

30 марта Гонкур записывает: «Г-жа Комманвиль… сообщила мне печальные вести о Мопассане. Он больше не говорит о своем незавершенном романе «Анжелюс». Недавно он хотел послать кому-то телеграмму, но никак не мог ее составить. В общем, он проводит все свои дни в беседе со стеной своей палаты».

Каролина Комманвиль вышла замуж за доктора Франклина Гру. Все новости о Мопассане просачиваются за стены приюта благодаря этой семейной паре.

Последний год беспросветен. Время остановилось. Скрежещет ключ в замке решетчатых ворот.

У больного бывает просветление. Тогда он интересуется вольерами для птиц. Санитар рассказывает ему о птицах. В октябре туманы, поднимающиеся с Сены, волочат свою бахрому до облетевшему парку. Ги часами сидит неподвижно. Рукопожатия врачей. Рукопожатия больных. Скрип дверей. Ключи…

В пасхальный понедельник 3 апреля 1893 года он выходит в парк в сопровождении Франсуа и санитара Биспалье. Он радуется рождению весны. Биспалье указывает ему на красивое, уже зазеленевшее дерево.

— Да, очень красиво. Но это несравнимо с моими серебристыми тополями под Этрета!

И вдруг он пугается:

— Вот инженеры, вот инженеры, которые копают землю, которые роют…

Или же всовывает в землю щепочки:

— Посадим это здесь! А на будущий год здесь вырастут маленькие Мопассаны.

Альберу Казну д’Анверу он бросает в миг просветления:

— Уходите! Через секунду я перестану быть самим собой.

Он звонит.

— Санитар! Наденьте на меня рубашку. Скорей, скорей!

Однажды он уложил на месте больного, бросив в него бильярдный шар. Самые верные друзья — Анри Сеар, Бод де Морселе — все еще посещают его. Они уходят, охваченные ужасом.

25 марта 1893 года больной пережил приступ конвульсии, напоминавший эпилептический припадок. Страдания продолжались шесть часов. Такие приступы повторятся двадцать пятого апреля и двадцать пятого мая. После этого его придется кормить с ложки. Время тяжелых припадков закончилось. Наступил последний этап.

Доктор Бланш рассказывал Ириарту, главному редактору «Монд Иллюстре»: «Он меня называет «доктор». Но теперь «доктор» для него — любой человек. Я для него уже не доктор Бланш!» Ириарт и Гонкур передают: «Бланш набросал печальный портрет. Он сказал, что у Мопассана лицо настоящего сумасшедшего — блуждающий взгляд, разинутый рот».