Монументальная пропаганда - [59]

— Вы в принципе правы, — опять согласилась Зоя, — но в современной международной обстановке… Конечно, это назрело, но… Я тоже так думаю, и папа так думает, и многие так думают, но, может быть, к девяностолетию будет решение.

— Не будет, — сказал Марат. — Не будет никакого решения.

Зоя посмотрела на него удивленно, а Аглая спросила:

— Почему?

— Потому, мамочка, — усмехнулся Марат, — что после культа личности Сталина был культ личности Хрущева, сейчас создается культ личности ныне живущего Генерального секретаря, а после него будет следующий ныне живущий, а потом и так далее, а мертвый соперник никому не нужен. Из мертвых достаточно одного Ленина.

Аглая посмотрела на сына внимательно. Марат перехватил ее взгляд, прочел в нем осуждение.

— Извини, может быть, тебе кажется, что я слишком циничен. Но циник — это разочарованный романтик. Он сперва верит в идеалы, а потом видит, что они не соответствуют реальностям в жизни, и начинает верить только своим глазам.

— Это называется не циник, а реалист, — возразила Зоя.

— Умница, — согласился Марат. — Можно сказать и так.

— Но я тебя все-таки не понимаю, — сказала Аглая. — Мне кажется, теперешнее руководство относится к Сталину с уважением, почему же…

— Потому, мамочка, — перебил ее Марат, — что лизать живую задницу гораздо приятнее, чем чугунную.

На ночь она разложила молодым людям в гостиной старый диван-кровать, который в качестве действующего ложа давно не использовался. Сама ушла к себе в спальню. Лежала, курила, думала, что Марат, очевидно, прав. У нынешнего руководства заслуги есть, но есть и вполне заметные недостатки. Сталина не реабилитируют, с диссидентами чикаются. Боятся западных компартий, мировой общественности… И в результате — абсурд. Чем крупнее диссидент, чем больше от него вреда, тем больше с ним возятся, не сажают, ведут полемику в печати, а ему только этого и надо. Да и кто будет с этими диссидентами всерьез бороться, если наверху вся политика — чинопочитание и лизоблюдство? Брежнева по каждому поводу и без повода превозносят и награждают. Недавно преподнесли с поклоном звание Героя Советского Союза. За что? За выслугу лет? А еще говорят — Сталин. Да Сталин-то…

Она долго не спала, и ее гости тоже. Заслышав снаружи шум, Марат трижды вскакивал и смотрел в окно, не угоняют ли машину. Потом опять ложился. Лежал, смотрел на статую, она — на него. Он закрывал глаза, и тогда ему казалось, что изваяние сдвинулось с места и приближается к нему. Он был далек от мистицизма, знал, что такого не может быть, но не выдерживал и открывал глаза. Статуя стояла на прежнем месте, но у Марата было ощущение (которому он не верил), что она только-только туда вернулась. Он опять закрывал глаза и временами даже совсем засыпал, но, как только это с ним случалось, статуя опять немедленно приближалась, наклонялась и вглядывалась в него. Во сне он критически оценивал свое состояние, он спрашивал себя: сплю я или не сплю, и отвечал сам себе: нет, не сплю, потому что вижу и ощущаю все, что вокруг меня происходит, вот я лежу, и рядом со мной лежит Зоя, вот мой нос, вот я его дергаю, нет, я не сплю. За окном профырчала машина, свет фар ворвался в комнату, заскользил по стене, тень люстры поехала по потолку, и Сталин быстро метнулся в свой угол, но, как только свет истощился, статуя бесшумно подкралась к диван-кровати. Марат хотел спросить Сталина, что ему нужно, открыл рот, но не смог ничего сказать и проснулся от страха. Проснувшись, заметил, что и Зоя не спит.

— Ты что? — спросил он.

— Я его боюсь, — прошептала Зоя.

— Глупости! — буркнул он раздраженно, стараясь успокоить не столько ее, сколько себя самого. — Это просто неодушевленный предмет, чугунное литье, монументальная пропаганда, и ничего больше.

Он решил отвлечь ее и сам отвлечься обычным от всего отвлекающим способом, тем более на новом месте, а новое место всегда его возбуждало именно тем, что было новое. И процесс отвлечения зашел уже далеко, когда Зоя возразила шепотом:

— Нет! Нет! — и вытолкнула его из себя.

— В чем дело? — спросил он недовольно.

— Я не могу при нем, — сказала она.

Утром, когда гости еще спали, Аглая сбегала к своему знакомому на автобазу. У того лишних щеток не оказалось, но он исключительно из уважения к Аглае дал ей снятые с казенного автомобиля.

Завтракали молча и торопливо. Марат не выспался и был раздражен. Поглядывал в комнату и удивлялся. Ночью Сталин казался ему грозным и таинственным, а теперь ни грозности, а так — железный старичок, похожий на портрет дворника работы Пиросмани, стоит с поднятой нелепо рукой. Может быть, он такой и был: маленький, рябой и ничтожный, а люди сами наделили его нечеловеческими качествами, своим трусливым воображением превратили его во всесильного упыря и сами дрожали при виде его от страха?

Марат и Зоя хотели как можно скорее уехать, и Аглая желала того же. Они уже вышли в коридор и готовы были проститься, когда Аглая сказала: «Минутку», метнулась к себе в кабинет, вернулась и вручила сыну конверт с адресом: «Москва, Кремль, Л. И. Брежневу».

— У меня к тебе просьба, — сказала она понизив голос. — Отнеси это в ЦК. На Старой площади есть какой-то подъезд, четвертый или шестой. Там принимают письма.