Монстры - [23]

Но тут прежние, слишком знакомые мне звуки вдруг начали оживать. У меня над головой сквозь половицы послышались топот и крики. Слов я не различал, но первой вспыхнувшей в голове мыслью было, что я сбежал вовремя, что я снова маленький мальчик, что мама с папой опять взялись за еще. С одной стороны, я понимал, что просто, как всегда, не закрыл за собой входную дверь и зомби пробрались в дом, и хотя это было разумное объяснение, все же в темноте прошлое слишком настойчиво вторгалось в настоящее. Слыша их шаги в противоположном конце дома, я понимал, что их там не один и не двое, и в то же время почти не сомневался в том, что скрипят полами и издают эти звуки мама и папа. А грохот переворачиваемого стола с большей, чем когда-либо, реальностью оживлял вчерашний день.

Зомби в конце концов учуяли меня, потому что начали ломиться в дверь подвала, отчего сходство с прошлым становилось еще явственнее. Ворчание и стоны, которые я слышал, вполне могли исходить от папы, требовавшего ключ, и от мамы, отказывавшейся, пока у нее хватало сил, выпустить его из рук. Эта сцена все последние годы то и дело проигрывалась у меня в памяти. Мне стало страшно при мысли, что дверь может не выдержать, но этот страх был для меня не новым. Раньше в темноте эта дверь всегда была моим союзником. Она сопротивлялась папе — он никогда не попадал внутрь, пока не вырывал ключ из маминых рук, — так что она должна устоять. Только бы дотянуть до рассвета, а там эти нелюди рухнут, где стоят, и я вылезу из подвала, перешагну через их тела и вернусь… но куда? К чему?

Я еще глубже вжался головой в колени и заплакал с таким отчаянием, какого давно уже себе не позволял. Барабанная дробь в дверь освежила в памяти все вопли из прошлого, все побои и чувство безысходности от осознания того, что я слишком мал, чтобы дать сдачи. Я так громко рыдал, что уже не слышал звуков шедшей наверху борьбы. Я опять оказался в прошлом, только уже не малышом, а тем, кем я был теперь. От злости мои слезы высохли, и я схватился за ружье.

— Хватит! — завопил я. — Хватит!

Я бросился к основанию лестницы и принялся палить в дверной проем. Я пронзительно кричал, как кричали когда-то на меня, и проклинал, как проклинали когда-то меня. Я стрелял, пока не кончились патроны, потом кинулся вверх по лестнице, держа ружье как дубину, готовый уничтожать всех подряд. Но в доме стояла тишина. Я перелез через кучу тел, лежавших по ту сторону того, что только что было дверью, и навсегда покинул наш дом.

Когда поселок остался позади, я вдруг преисполнился уверенности в двух вещах.

Что я больше никогда не буду там жить.

И что не допущу больше никаких побоищ.

Поднявшись на гребень, отделявший канувший в прошлое мир от того мира, в котором мы теперь оказались, я заметил приближавшуюся ко мне тень и уже замахнулся было, готовый огреть врага прикладом, да, к счастью для нас обоих, успел сообразить, что этот кто-то передвигается уж очень быстро.

Это была мама.

— Где твой отец? — спросила она, едва выговаривая прорывавшиеся сквозь рыдания слова. — Ты не видел отца?

Мне удалось убедить маму вернуться в хижину, а как только взошло солнце, мы вернулись в поселок на поиски папы. Я отступился от своей поспешной клятвы никогда туда не возвращаться. Мы разошлись в разные стороны, и, в то время как она бестолково бродила вокруг, выкрикивая папино имя, я направился прямиком к нашему бывшему дому, где убедился в том, что моя вторая клятва исполнилась, — папа больше никогда и никому не причинит зла.

Я обнаружил его мертвым у входа в подвал. Он лежал в одной куче с двумя зомби, кожа у него была разодрана в клочья, кости переломаны. Я сказал себе, что причиной его смерти были эти увечья, а не мое ружье. Чтобы поверить в это, я старался не смотреть на него слишком близко.

Да, в сущности, это было и не важно. Главное, что все закончилось.

В тот же день мы с мамой похоронили его на солнечной поляне внутри изгороди. Но прежде чем забросать его землей, я поступил так, как он сам учил меня, — я засунул ствол ружья ему в рот и выстрелил, чтобы быть уверенным в том, что он никогда не вернется.

Папа гордился бы мной. Мне даже не пришлось отворачиваться.

Мы с мамой заволокли на его могилу тяжелый камень, а когда дело было сделано, мне показалось, что нам следует что-то сказать. Но я не мог ничего придумать, так что воздать ему хвалу выпало на мамину долю.

Я услышал от нее то, о чем она никогда прежде не упоминала, во всяком случае при мне. Она говорила о том, как началась их совместная жизнь, о своих надеждах на ее достойное завершение и обо всем, что было в этом промежутке. Говорила о том, как любила все хорошее в нем и как прощала все плохое.

Однако заливавшие ее лицо слезы не могли смыть синяка, который красовался у нее под глазом.

И все же теперь, когда папы не стало, я впервые в жизни наконец позволил себе поверить в того, каким он был прежде.

Деннис Этчисон Созывая монстров

Денниса Этчисона называют «самым оригинальным из ныне здравствующих американских писателей, которые работают в жанре хоррор» («Энциклопедия хоррора и сверхъестественного» / «The Viking-Penguin Encyclopedia of Horror and the Supernatural») и «мастером в передаче психологического ужаса» (Карл Эдвард Вагнер. «Лучшее за год. Ужасы» / «Year's Best Honor Stories»).