Монстр - [21]

Один случай настойчиво всплывает у меня в памяти: на свое шестилетие сын больше всего хотел пойти пообедать в ресторан, где работала Элизабет. Такая чудесная девушка. Уже многие годы я часто задаюсь вопросом, как мог я так ошибаться. Теперь-то я понимаю, что был к ней крайне несправедлив».

Все эксперты по насилию над детьми говорят, что дети затрудняются сказать кому-нибудь о том, что с ними случилось. Они часто стыдятся, а насильники внушают им, что все их будут ненавидеть, отвернутся, не поверят, если они проговорятся. Многие дети-жертвы вроде Элизабет сохраняют детали инцеста в тайне годами, не раскрывая в полной мере свою боль и страх вплоть до взрослого возраста, если вообще решаются на это. Фритцль манипулировал своей жертвой, силой навязывая ей хранить происходящее в тайне; он зародил страх, разрушающий всю интимность и чувство безопасности, даваемые семьей.

Согласно исследованию, проведенному в Америке, менее двух процентов всех заявлений об инцесте, взятых по всему миру, оказываются ложными. Учитывая, что Элизабет Фритцль, обретя свободу, могла бы нагромоздить целый Эверест обвинений на своего отца, кажется немыслимым, чтобы она могла лгать о ранних годах своей жизни. Офицеры полиции, равно как и все сотрудничавшие при создании этой книги, скажут, что у них нет никаких причин не доверять тому, что, по ее словам, отец делал с Элизабет и когда он это делал.

Элизабет терпела страдания молча, будучи школьницей, так же как позднее она будет молчаливо терпеть страдания в камере, будучи пленницей своего отца. Сигрун Россманиц, австрийский судебный психиатр, приходит к выводу, что Фритцль развивал в себе две личности. Один Фритцль был суровым, но справедливым мужчиной в семье, который прививал вежливость, почтительность и хорошие манеры другим — особенно своей жене и детям, — другой же был тираном с вытекающей отсюда необходимостью тотального контроля, в особенности над женщинами. Апогей его комплекса власти ярче всего проявился на примере Элизабет. Фрау Россманиц объясняет: «Она была рабыней, которую он использовал в любой момент по своему усмотрению. Он сделал ее покорной и использовал в соответствии со своими нуждами. Он установил абсолютный контроль над ней».

Члены семьи, друзья и родственники, иными словами ее близкие, интуитивно чувствовали настроения и желания Фритцля куда лучше, чем сама Элизабет. Она могла проявлять робость, но на самом деле была сильной, гордой, обладавшей независимым духом; опасное триединство для мужчины, который стремился единственно к тому, чтобы его дети повиновались ему. Обращение Фритцля с Элизабет заставляло цепенеть от ужаса ее мать, которая тревожилась за своего ребенка. Однако Розмари, по свидетельству фрау Херер, была бессильной тенью мужа. Она была запугана, как и все остальные, способная разве что принимать на себя удары, предназначавшиеся детям.

Годы спустя, когда Элизабет наконец сбросила с себя тяготившее ее бремя, ее тетя Кристина рисует внушающую тревогу картину жизни в крепости Фритцля.

«Рози вышла замуж за тирана, который взрастил культ страха в доме. Он был нетерпим ко всем разногласиям. Послушайте, если уж я сама испугалась его во время семейной вечеринки и боялась сказать что-нибудь, что хоть как-то могло задеть его, то представьте себе, каково было женщине, которая провела с ним столько лет.

Он делал нас всех в той или иной степени соучастниками. Каждый, кто смотрел ему в глаза, был одурачен им».

Даже когда его заключили в тюрьму за изнасилование в 1967 году, Розмари предпочла смотреть на случившееся сквозь пальцы, предпочла думать лучшее о «Зеппе» и на все расспросы отвечала, что власти «допустили ошибку».

Личные отношения, как считает Кристина, после его заключения изменились и приобрели особый оттенок мрачности; несмотря на это, чета Фритцлей все же продолжала сохранять фасад респектабельности и довольства. «Насколько мне известно, в последние несколько лет они перестали заниматься любовью. Думается, виной тому предшествовавшее заключение, а также то, что моя сестра стала более грузной. А ему не нравились полные женщины». И все же Кристина не заметила каких-либо настораживающих признаков в отношении Элизабет. «Просто он был строг с ней, как и с остальными детьми. Не было ничего особого, что привело бы вас к выводу, что между ними существует какая-то интимная близость. Ребенок бы в этом никогда не признался. А Элизабет вообще никому не доверяла».

Когда в пятнадцать лет Элизабет устроилась на курсы стажеров-официантов, она, должно быть, понадеялась, что получила билет на свободу, избавление от надругательств. Она написала подружке, что чувствует себя взрослой; она надеялась, что на скопленные деньги сможет устроить себе продолжительный отпуск в Италии или Франции.

«Она была такой тихой и так мила со всеми, — говорит Франц Хохвалльнер, повар, работавший с Элизабет. — Красивая, очаровательная девушка. И все же за всем этим стояла печаль. Когда после рабочего дня мы болтали о жизни, семьях и надеждах, она молчала. Это была область, в которую она явно не хотела вдаваться».