Монстр - [22]

Однако Элизабет еще не была достаточно взрослой, чтобы жить независимо; по австрийским законам она была обязана во всем подчиняться родителям. Она вынуждена была вернуться.

28 января 1983 года Элизабет сбежала из дома и вместе с другой девушкой с работы отправилась в Вену, где тайком жила в двадцатом квартале города. Имя девушки, которая была с ней, до сих пор не оглашается; она решила сохранять анонимность, потому что надеется соединиться с Элизабет и не хочет быть втянутой в шумиху, которую подняли СМИ вокруг клана Фритцелей.

Впрочем, приятель подружки, сорокатрехлетний менеджер ночного клуба, более словоохотлив: «Она не хочет общаться с представителями СМИ и надеется в конце концов встретиться с Элизабет. До сих пор ей этого не разрешали, но она все еще думает, что это может случиться. СМИ предлагали мне уйму денег, чтобы я уговорил ее дать интервью, но она молчит. Она видит в этом окончательное предательство женщины, которую и так много раз предавали в жизни. Это от нее я услышал, что Элизабет изнасиловал собственный отец. Когда в девяностые я вновь въехал в дом Фритцлей, то рассказал своей девушке, где живу. Она пришла в ужас, когда услышала адрес, и сказала: „Это всерьез? Ты с ума сошел? Ты знаешь, кто этот мерзавец? Он изнасиловал собственную дочь — Сисси“. Так мы тогда звали Элизабет.

Моя подруга рассказала мне о том, как они впервые сбежали с Элизабет. Сисси умоляла ее бежать с ней. Она сказала, что с нее довольно, надоело, что отец крутит-вертит ею, бьет ее, запугивает мать. Думаю, у каждого человека есть предел терпения и Элизабет была близка к нему. Моя подруга решила присоединиться к ней, так как думала, что это меньшее, что она может сделать, видя Сисси в таком отчаянии. У них были смутные понятия о том, как они преуспеют в Вене: устроятся ли на работу, снимут ли квартиру. Конечно, все это было непродуманно, и приключения их закончились в ночлежке.

Фритцль совершенно обезумел, поднял страшный шум, требовал, чтобы полиция позвонила в Интерпол. Он пошел в местную газету, и журналисты сочинили про его дочь целую историю. Фритцль сообщал, что его дочь попала в „плохую компанию“, упоминались наркотики и алкоголь — хотя, насколько мне известно, Сисси никогда не употребляла наркотики, — и что единственное, чего он хочет, чтобы она вернулась под безопасную крышу родительского дома. Он просто помешался на том, чтобы вернуть ее обратно под свой контроль. Он разъезжал повсюду на своей машине и разговаривал со всеми, чтобы только найти ее. Это было какое-то наваждение. Через три недели он наконец привез ее обратно. Девушки допустили ошибку; у них не было средств поддерживать себя, и им приходилось полагаться на доброжелательство людей, которые им попадались. Они жили в двадцатом квартале города — месте, пересеченном железнодорожными путями и застроенном пакгаузами. Мало кому известный район.

Поскольку серьезной наличности у них не было, они не могли внести арендную плату за квартиру. Они вращались в анархистском студенческом кругу, ютились где придется. Спать им тоже приходилось в тяжелых условиях; моя подруга рассказывала об одной ночи, проведенной в метро, при воспоминании о которой ее бросало в дрожь. Она всей душой стремилась вернуться домой; хотя в конце концов принимать решение пришлось не ей.

Однажды их пригласили на вечеринку, и они с готовностью приняли это приглашение, поскольку оно означало шанс провести ночь на кушетке или даже, может быть, в кровати. Так или иначе, в ту ночь они напились, музыку включили слишком громко, и сосед вызвал полицию, которая стала спрашивать у всех удостоверения личности. Копы увидели двух совсем молодых девчонок, отвезли их на вокзал, проверили их удостоверения и позвонили Фритцлю. Венская полиция продержала девушек всю ночь, дала проспаться с похмелья, а на следующий день за ними приехал Фритцль. Он буквально терроризировал мою подружку на обратном пути. Она решила, что никогда больше не увидит Элизабет. Но затем они столкнулись снова — Амштеттен ведь маленький городок, — и дружеская связь возобновилась. Сисси стала умолять мою подругу снова отправиться с ней, но к тому времени у нее уже сложилась новая жизнь, появились новые друзья, новая работа, и она не хотела проходить через все эти тяжкие испытания. После них моя подружка излечилась от страсти к бродяжничеству. Сисси же, наоборот, была готова на что угодно, лишь бы не возвращаться домой, к своему ужасному отцу.

Кто-нибудь из представителей власти должен был бы поинтересоваться, почему девочки убежали из дома, вместо того чтобы просто возвращать их родителям. Я имею в виду, что Элизабет уже дошла до черты. Знаю, к примеру, что она наглоталась снотворного за неделю перед тем, как сбежать. Был ли то крик о помощи или реальная попытка покончить со всем — мне неизвестно. Было ясно, что она в любую минуту готова взорваться. Но не нашлось ни одного психиатра или психотерапевта, который поинтересовался бы царящей в семье обстановкой. Их просто сдали обратно с рук на руки».

Вернувшись домой, Элизабет неблагоразумно сочинила большую часть сценария, которым Фритцль впоследствии объяснит ее продолжительное отсутствие. «Такая уж она дрянь, — сказал Фритцль Хереру, — разве нет, Пауль? Я имею в виду, что случилось в прошлом году, в Вене: курение, пьянство, проституция. Боюсь, это ее злосчастная мать приучила девчонку к подобным развлечениям. Все мы старались делать для нее только самое лучшее, но некоторым людям не поможешь, верно? Некоторым людям не поможешь».