Monpti - [46]

– Канарейку мы назовем Эвкалиптусом.

– Ну вот видишь? Совсем просто – быть счастливым, нужно только желать этого. О Monpti, нам ничего не надо, кроме совсем небольшой комнаты и крохотной кухоньки. Комната будет принадлежать тебе, кухня мне. Ты сможешь в комнате целый день рисовать без помех, пока я в бюро. Я буду экономить, ты же не умеешь обращаться с деньгами. А если ты однажды уедешь, ты снова вернешься и застанешь все таким же, как было перед отъездом. Меня тоже. Иначе видишь: я только ношусь целый день между моей квартирой, бюро и твоей комнатой как загнанная мышь. И это жизнь?

– А что твои родители скажут на это?

– Да, ты прав, – говорит она и сразу становится серьезной. – Нам придется сбежать из Парижа.

– Куда?

– На твою родину – не пойдет?

– Нет.

– Тогда мы подадимся в Лондон.

– Ты разве говоришь по-английски?

– Нет, но это ничего не значит. Я завтра же куплю себе английскую грамматику.

– А что будет, если от меня уйдешь ты, Анн-Клер, а не я от тебя?

– Я? Pas possible! Совершенно невозможно!

– Да, ты.

– Ты… ты не оставишь меня?

– Нет.

– Тогда поцелуй меня, и не будем об этом больше говорить.

Я обнимаю ее стройное тело в тонком платье; она совсем плотно прижимается ко мне и подставляет мне свои губы.

– Ведь правда – у нас с тобой впереди еще так много всего? – говорит и спрашивает она этим страстным долгим поцелуем.

– Анн-Клер, посмотри еще раз на Париж. – Я показываю в открытое окно на море крыш за черными трубами, в туманной дали. – Однажды этот город узнает, кто я такой, – пока он этого не знает. Ты меня тоже не знаешь, Анн-Клер. Даже я сам еще не знаю себя.

Она проводит пальцами по моим волосам и целует меня в глаза.

– Видишь, когда ты так мил и так славно говоришь со мной, я ужасно люблю тебя и плюю на будущее. Je m'en fous de l'avenir. Но ты не должен это заучивать, это жаргонное выражение.

– Хочешь пойти поужинать со мной?

– Если ты меня приглашаешь.

– Мы идем в «Julien».

– Я плачу за себя.

– Тогда иди одна.

– Я пойду, только если ты пойдешь. Поцелуй меня, Monpti, но посильнее.

После ужина я расплачиваюсь и кладу два франка чаевых на стол. Пусть видят, что здесь был кавалер, предок которого был важной персоной при дворе короля Маттиаша. Я удаляюсь с гордо поднятой головой.

На улице Анн-Клер говорит мне:

– На, держи их.

– Что?

– Твои два франка. Я выкрала их обратно…

Девятнадцатая глава

Сегодня утром мне встретились институтские воспитанницы с улицы Сен-Жакоб.

Они шли парами друг за другом и развлекались тем, что старались наступить на пятки впереди идущим подругам. Все одинаково одеты, на всех широкополые шляпы, из-под которых насмешливо сверкают серые и карие кошачьи глаза. Носы у них еще блестели от жира, кое у кого были прыщи на лице, но груди у всех уже набухали. Чудно, у некоторых не было еще совсем заметно бедер, лишь тонкие журавлиные ноги, но под их курносыми носами подскакивали и перекатывались две мощные груди. Какие же они станут, когда будут мамами…

Все они цепко оглядывают проходящих мимо мужчин и шепчутся друг с дружкой.

Впереди всех шествует с застывшим величием учительница, при каждом шаге пиная длиннополое пальто своими низкими каблуками.

Девица с широким носом посылает мне воздушный поцелуй.

Я оборачиваюсь: кому он предназначался? Воспитанницы хихикают и ржут, как молодые жеребята.

Среди них наверняка есть одна-две, которые со временем вырастут очаровательными подлыми стервами, ради которых можно пойти на любое безумие.

Анн-Клер маленькой девочкой тоже была такой…

В одной из витрин на Буль'Мише я увидел прекрасный серый в синюю полоску галстук, полоски совсем узкие. Он был просто сногсшибателен. Цена тоже была указана. Бред, на такие вещи у меня нет денег. Впрочем, есть! Еще даже останется кое-что. Какао тоже еще есть. Да, но когда и оно кончится? Эти несколько дней действительно не в счет. Тот, кто влюблен, не должен думать лишь о своих «внутренностях» и брюхе своем. Нужно заботиться и о внешности.

Подобно лунатику я переступаю порог магазина.

Мне показывают и другие галстуки. Тот, который выставлен в витрине, в руках смотрится совсем иначе. Два других нравятся мне больше. Один отличного темно-синего цвета со светло-голубыми полосками, другой – красный с темно-красными полосками.

Покупается синий.

Дома я его тут же надеваю – и вижу, что цвет мне не к лицу. Красный был бы лучше. Нужно их поменять.

Французы очень милые люди, они определенно обменяют мне галстук. Еще не прошло и десяти минут, как я купил его.

Я иду туда и отношу галстук.

– Прошу вас, моему другу, которому я хотел сделать подарок, не нравится цвет. Он бы хотел иметь красный.

– Пожалуйста.

Дома я вдруг вспоминаю, что Анн-Клер не переносит красный цвет. Она всегда говорит, что красный приносит ей несчастье. Если галстук не понравится Анн-Клер, то жаль впустую затраченного времени и денег. Лучше всего, если я скажу продавцу в магазине, что мой друг суеверный и не любит красный цвет. Я все-таки хочу купить галстук, который понравился мне самым первым, в витрине.

Я несу красный галстук обратно и объясняю, в чем дело. Один из продавцов вполголоса роняет:

– Как только можно терпеть такого несносного друга?!