Моногамия - [72]

Я уже успела понять, что Алекс — разный. Он жёсткий и властный, категоричный со всеми, кроме своих друзей, Эстеллы, моих детей и меня. Я никогда раньше не видела его таким и даже более того, подобное поведение никак не укладывалось в тот его образ, который уже успел нарисоваться в моём сознании за те годы, что я знала его. Его броская, по-настоящему привлекательная, даже зовущая внешность жёстко контрастировала с его манерой общаться с людьми: по-деловому строго, чётко, часто безапелляционно, если речь шла о подчинённых, бизнес-партнёрах, коллегах. Но, у него был ещё иной облик, тот, который ранил меня, тот, который он надевал с женщинами, красивыми, жаркими, желающими. В то время я ещё очень мало знала о нём, и меня жестоко ранила его манера позволять прикасаться к себе другим женщинам, ведь теперь он был женат на мне и это, по моему разумению, накладывало определённые ограничения на его привычки. Однако он так не считал, как следовало из сцен, которые мне приходилось наблюдать практически постоянно. Знал ли он, как меня обижало это и отвращало от него? Скорее всего, нет, подобный стиль я наблюдала у всех тех, с кем мне теперь приходилось общаться, кого я видела, за кем наблюдала. Похоже, полуразвратные манеры были нормой у них, а сказать о своих чувствах я не могла ему, мы ведь не говорили, вообще.

И вот я наблюдаю за тем, какой он с друзьями, расслабленный, мягкий, остроумный, местами весёлый, он легко парирует шутки, адресованные ему, шутит сам, но в его юморе есть особый шарм: он не ранит никого, он смешит, но не причиняет боли, и я впервые открываю в нём доброту, искреннюю доброжелательность к людям, я вижу его цельность как личности, и это открытие очаровывает меня, разогревает мой интерес к нему, я хочу большего, хочу увидеть, узнать его целиком…

Moby — Wait for me

В словесной шутливо-саркастической перебранке на тему изящных способов самопреображения повисает вопрос, адресованный лично мне, и на этот раз мне больше не спрятаться в молчаливом созерцании:

— Валерия, а вот ты знаешь, что означает татуировка Алекса под грудью? Никто не знает, это тайна из тайн, которую он не раскрывает никому, но что-то мне подсказывает, тебе он открыл её, ведь так?

— Нет, мне он тоже ничего не говорил. Но я ничего и не спрашивала, итак не трудно догадаться, что там.

Алекс смотрит на меня с выражением, которое я не могу понять, такое бывает редко, чаще я вижу в его взглядах и его настроение, и его чувства, и иногда, мне кажется даже, я читаю его мысли…

— И что же там, не томи! — Кристен начинает ёрзать от нетерпения, а меня мучает мысль, откуда она знает, что именно у Алекса есть на теле…

Все шесть пар глаз устремлены на меня, но я не могу выдавать чужие тайны:

— Если Алекс никому не рассказывает об этом, значит, там зашифровано что-то очень важное для него. И вполне разумно, что он не хочет, ни с кем делиться этим. Зачем же мне лезть со своими догадками?

Кристен тут же в игривой манере обращается к Алексу, повиснув у него на шее:

— Алекс, пусть она расскажет! Скажи ей, не будь таким занудой.

А он сидит напротив меня и смотрит на огонь, размышляя о чём-то. Потом резко поднимает глаза и говорит почти непринуждённо:

— Это всего лишь её догадки, пусть рассказывает, — улыбается он.

— Уверен? — спрашиваю я.

— Конечно.

— Ничего сложного в этом рисунке нет: ни для кого не секрет, что дерево — символ корней человека, олицетворение семьи во всех её проявлениях: плодовитости, наследственности, родства, отеческих чувств и сыновних, одним словом это любовь, та, которая бывает только в семье. Случайностям тут не место. В кроне этого дерева зашифрованы инициалы, и нетрудно догадаться чьи. Некоторые из них нарисованы блёклой синей, почти серой краской — скорее всего, это ушедшие близкие, другие яркие, цветные — это живые люди. Например, там есть ярко зелёная буква М, это явно Мария, — зелёный символизирует близость родства. Там есть и другие зелёные буквы поменьше, скорее всего, это дети Марии. Ещё там есть алая V, соединённая и сплетённая с такой же алой А, и я бы рискнула предположить, что это инициалы моего имени и имени самого Алекса, но это исключено, так как, когда мы познакомились, они уже были там, ну или я плохо помню. Как то так.

На мгновение над нашим уютным песочным костром виснет тягучая тишина, а глаза Алекса смотрят на меня со страхом и удивлением одновременно, и по этому взгляду я понимаю, что разгадала его татуировку правильно. Спустя мгновения Анна спрашивает:

— Алекс, это правда? Для тебя так важна семья?

Он отводит свой взгляд от меня, смотрит на огонь и говорит тихо:

— Да.

— Но ты никогда не говорил об этом, — на этот раз удивлён уже Марк.

— А нужно?

— Обычно люди говорят о том, что важно для них, о том, что их по-настоящему заботит, это невозможно скрыть. Но только не ты, ведь так? — Кристен убирает, наконец, руки с его шеи, почувствовав, очевидно, свою неуместность, она заглядывает ему в глаза, и я вижу, я понимаю, кольцо на моём пальце не означает для неё ничего, и впервые осознаю всю масштабность планеты под названием «Алекс и женщины», где брак вероятно воспринимается с таким же весом, как одинокий возглас на переполненном стадионе… Я внезапно понимаю, что у меня нет никакой защиты от них, нет верности и преданности в его поведении, нет нежности, нет радости от обладания друг другом, и задаюсь вопросом, зачем вообще он заключил этот брак со мной, зачем притащил меня в свою жизнь? Что это, благодарность за то, что я одна была рядом, когда ему было плохо? Или месть за разбитое годы назад сердце?