Моногамия - [107]

После некоторого молчания он продолжил:

— Всё лето следующего года он провёл в Европе и даже не нашёл нужным навестить нас. Я считал, после такого поступка, Алекс просто обязан извиниться перед Мерседес, но это была только моя точка зрения. В тот год отец выплатил Алексу его долю от компании. Нам пришлось туго: он не захотел рентный доход, пожелал единовременную выплату. Это было его право, так посчитал отец и выплатил. Все эти деньги Алекс спустил в тот самый год, путешествуя с какой-то группой таких же бездельников, как сам. Отец был расстроен и разочарован. В следующий раз он появился у нас в возрасте 19 лет, заехал на пару часов навестить. Был адекватным, как всегда, обворожительно улыбался, рассказывал о своей жизни. Как выяснилось, он оказался не так прост и глуп, как мы думали: поступил в Гарвард сразу на два факультета и делал успехи в учёбе. Я думал, он приехал просить денег, но этой просьбы не прозвучало. Отец сам спросил его, хватает ли ему денег на оплату образования, на что Алекс ответил, что у него всё чётко распланировано и да, он уже полностью оплатил свою учёбу до самого окончания. Признался, что путешествуя по миру, разобрался в себе, понял, каким делом хочет заниматься. Отец согласился с ним, что год и деньги потрачены были не зря. Я всё ждал, что он поговорит с Мерседес, которая в течение всего этого визита смотрела на него телячьими глазами, но этого так и не произошло. Он уехал. Через два года мы пересеклись в Нью-Йорке на вечеринке у общих знакомых, он был тем же Дон Жуаном, что и прежде — женщины роились вокруг десятками. Я не стал даже здороваться, ему было не до меня. Ещё через несколько лет я увидел его зимой в Париже совершенно другим: спокойным, серьёзным, деловым. Никаких вечеринок, гулянок, только работа — в то время он только основал свою компанию и работал за десятерых. Я был не просто удивлён, скорее поражён — никто не ожидал от него таких перемен. Мы поговорили немного, даже выпили. Он спросил, как Мерседес, я соврал, что прекрасно, хотя та по прежнему сохла по нему, лобызая старые фотографии. Он ответил, что безумно рад этому, и снова не извинился. Отшил при мне двух девиц, я удивился — на него это не было похоже. Признался, что у него есть женщина и это серьёзно, сказал, что хочет строить семью с ней. Я удивился ещё больше. Потом мы ещё несколько раз пересекались на деловых мероприятиях в Европе и Штатах, на бизнес вечеринках, фестивалях и тому подобном. Каждый раз у него была новая жена, но счастливым он не выглядел. В последний раз я видел его год назад в Ницце на конгрессно-выставочном мероприятии, он представлял свою компанию, держал речь, много говорил об экотехнологиях и о том, как они важны для будущего человечества. Я послушал его с удовольствием: всё, что он сказал, было ёмко, информативно и действительно важно. Из представленных им экотехнологий, которые разработала и успешно внедряла в своих проектах его компания, я понял, что он любит своё дело и добился невероятных успехов в нём. Когда узнал, в каких цифрах измеряется рыночная капитализация его корпорации, был потрясён и пожалел, что не услышал его речь раньше, она остановила бы меня.

Ян замолчал, внимательно посмотрел мне в глаза, потом продолжил:

— Дело в том, что этот конгресс длился почти неделю, всё это время мы жили бок о бок в одном отеле. Алекс был с женой, Ханной и я… Я переспал с ней. Это была месть за Мерседес. Но реакции не было. Я сделал это ещё раз, при чём так, чтобы он застал нас, чтобы увидел и испытал ту же боль, что и сестра когда-то… Он просто бросил пиджак на кресло и ушёл в душ. Ему было наплевать. Я был в ужасе… Спросил у Ханны, что за отношения у них, та ответила, что свободные. Потом добавила, что муж не спит с ней уже несколько месяцев, потому что болен лейкозом и не лечится. Только в тот момент я понял, почему Алекс так подурнел: он был внешне бледным, а внутри себя каким-то потерянным, и после его речи осталось ощущение, что это не презентация, а какое-то прощание… Я думал, совесть сожрёт меня заживо, но лезть ему в душу и пытаться вести беседы после того, что я сделал, было глупо — он не стал бы меня слушать. Мать ездила к нему в Сиэтл, он принял её, выслушал, но ответил, что уже всё решил. Мерседес мы ничего не сказали, она и сейчас не знает ничего. Ждёт его до сих пор. До сих пор любит. Надеется, что однажды он нагуляется и поймёт, что она та единственная, с которой ему будет хорошо.

Я молчала. Мне нечего было сказать, но больше — не было желания вообще издавать какие-либо звуки.

— Лера, беги от него, пока не поздно. Чтобы быть с ним и не потерять себя нужно быть полной стервой или хотя бы потребительницей, как, например, Ханна. Ты не то и не другое. Ни он сам, ни его деньги не стоят того, что тебе предстоит. Поверь мне, я видел своими глазами, как разлагалась душа моей сильной сестры, как Мерседес полностью потеряла волю и уважение к себе. Я не знаю, что он с вами делает, но разрыв воспринимается как конец света. Зависимость остаётся навсегда.

— Это мне самой решать.

— Да уж, конечно, самой.