Монгольская империя и кочевой мир - [202]
Ал-Умари упоминает и другие правила о воинской дисциплине и об ответственности войсковых подразделений: «В ходе атаки (karr) или бегства (farr), когда солдат теряет свое снаряжение, свой лук или свою поклажу [колчан], тот, кто за ним следует, должен спуститься [с лошади], чтобы ему помочь. Если он этого не сделает, будет убит» [Al-Umari 1968, p. 9]. Возможно, что в основе этого правила было отношение к посягательству на omoq (гордость), связанную с потерей колчана, упоминание о котором есть в § 190 Сокровенного сказания: «Жизнь мне нужна ли, если с живого снял неприятель сайдак у меня?». В монгольском языке слово omoq является вариантом oboq (семья, клан, племя), эти термины взаимозаменяемы. Действительно, гордость клана, его выживание состоит в его способности защищаться или быть отмщенным членами линиджа: тот, кто теряет колчан, не может больше выполнять свои основные обязанности, он теряет таким образом честь [Hamayon 1980, p. 122].
Любое нарушение военной дисциплины каралось смертью, причем способ наказания приговоренного не уточнялся в немонгольских источниках; так как их авторы не могли понять символического значения формы приведения приговора в исполнение.
Шаман, имперская семья и государство
Шаман, как мы видели, был центральным персонажем в системе шаманских представлений. Елизабет Ендикотт-Вест в недавней статье о роли шаманов при дворе Юань подчеркивает, что термин боо, который в монгольском языке обозначает шамана, не обнаруживает этого смысла в Сокровенном сказании, где упоминается пять раз [§ 181, 272, Endicott-West 1999]. В этом тексте шаманы выполняют свои традиционные функции: они выявляют предзнаменования и вступают в контакт с духами династии Цинь, наславшими болезнь на Угэдэя в отместку за набеги монголов на их территорию [§ 272].
Во времена Мункэ, как свидетельствует Гийом де Рубрук, много шаманов было в Каракоруме. Он называет их «священниками монголов» и людьми божественными, колдунами/предсказателями, т. е. теми, кто понимает природу своей деятельности [Rubruck 1929, p. 300; Boyle 1972, p. 1979]. Шаманы предсказывали благоприятные и неблагоприятные дни: войска никогда не начинали войну без их совета. В их обязанность входило очищение окуриванием всего, что приносилось ко двору. С ними советовались по колдовским делам.
Обвинение в колдовстве могло повлечь за собой серьезное наказание и послужить предлогом для уничтожения политических противников. Гийом де Рубрук сообщает: «Монкэ лично сказал мне, что Шамус [Огул Хаймиш] была худшей из ведьм и что своими чарами она уничтожила всех его родных» [Rubruck 1929, с. 308]. Это свидетельство — отголосок сведения счетов кровными родственниками, которое имело место между потомками Угэдэя и сторонниками Мункэ после прихода последнего к власти. Огул Хайминц вдова Гуйука, которая наследовала ему в качестве регента, была наказана, без сомнения, по причине оппозиции к Мункэ.
Персидские источники упоминают приговоры множеству людей, наказанных за упражнения в волшебстве, или тех, кто предавался магической практике. Туганджук-хатун, одна из жен Аргуна, обвинялась шаманами (qamari) в «магии (sihr)», которая привела к болезни мужа. Она была осуждена судом (yarghu) и утоплена вместе с другими женщинами из ее окружения [Rashid al-Din 1959, p. 823–824]. Мы можем упомянуть также случай с персидским чиновником Мадж ал-Мулк ал-Язди, который, обеспокоенный своей враждой с семьей Джувейни, был обвинен в чародействе под предлогом того, что он носил на себе «кусочек кожи льва с текстом на неизвестном языке». Отправленный на суд (yarghu), Мадж ал-Мулк ал-Язди был приговорен к смерти. Чтобы предотвратить возможность символического возрождения, его тело, разделенное на части, было «предано огню», затем съедено, тогда как его кровь была выпита [Rashid al-Din 1959, p. 785–787].
Яса и купцы
Чингис-хан придавал, как мы видели в случае с Отраром, большое значение торговле с начала своего завоевания. Исследования о возникновении кочевых империй показали, что союз между «харизматическим кланом» и крупными торговцами способствовал экспансии кочевых государств, которые таким образом были в состоянии установить политический контроль над торговыми путями [Allsen 1989, p. 83–84]. Парадоксально, но только два автора из известных источников упоминают о торговле в связи с Ясой.
Ал-Джувейни вспоминает случай, где речь идет о мусульманском купце, потерявшем капитал, который ему доверил Угэдэй, и прощенным последним [Al-Juvayni 1912, I, p. 167]. Тогда как ал-Умари пишет, что торговец, терявший трижды капитал, который ему доверили, подвергается смертной казни [Al-Umari 1968, p. 8].
Роль и значение торговцев в Монгольской империи изучались Томасом Аллсеном в статье, изданной в 1989 г. [Allsen 1989]. Термином, используемым для обозначения крупных торговцев, которые циркулировали в империи, был
