Монгольская империя и кочевой мир - [204]

Убийство и право возмещения

В монгольском традиционном обществе убийство искупалось согласно системе мести, а точнее, правом компенсации (had) [Hamayon 1980, p. 110–111] семье жертвы. Термин had выражает не столько месть, сколько идею правосудия. Он окрашен позитивным значением: «возвращение себе должного». Санкция за убийство редко упоминается в некитайских источниках, только Гийом де Рубрук пишет, что покушение на жизнь подлежало смертной казни [Rubruck 1929, p. 185–186]. Нашла ли поддержку в границах империи эта компенсирующая практика, применяемая в степи?

Не установлено, что средневековые авторы понимали действие права компенсации. Кажется, только ал-Джувейни намекал на это, когда писал: «Добротой создателя, который знает место каждого народа и в соответствии с Ясой (yasa-yi qadim) Чингис-хана, цена крови (qisas), пролитой при убийстве мусульманина, равна пятидесяти слиткам золота (balish), тогда как за одного китайца взимается один осел» [Al-Juvayni 1912, I, p. 164]. Если мы абстрагируемся от назидательной стороны этого рассказа, то, кажется, что персидский историк, используя термин qisas, соответствующий исламскому had, упоминает компенсирующее право, используемое в качестве репарации в степном обществе. Возможно сопоставление свидетельств ал-Джувейни с законодательством, применяемом Юань в Китае. В случае покушения на жизнь существовало нечто вроде возмещения убытков shao-mai-yin (дословно «деньги на сожжение и захоронение»), равного пятидесяти унциям (liang) серебра, конвертируемого в банковских банкнотах, которое было взносом за смерть, передаваемом предкам жертвы. В этом наказании, направленном на исправление последствий убийства, объединились монгольское компенсационное наказание и обычай, связанный с культом предков, очень важным в китайской культуре.

Осуждение неверности

Брак представлял для монголов правило (töre) по преимуществу, так как он определял совокупность социальных связей. Действительно, türe — бурятская форма монгольского классического töre — означает, с одной стороны, «институт и ритуал брака», с другой — «способ правления». Основное значение этого корня, как это подчеркивает Роберта Амэйон, — «порождение». Töre излагает принципы союза и родства и, следовательно, решает проблемы воспроизводства общества безоговорочно [Hamayon 1990, p. 224; Pop 2001, p. 9–10].

Большая часть источников упоминает, что супружеская неверность наказывалась смертной казнью. Как и другие правила, наказание за измену, помимо наказания за нарушения, которые оно могло создать внутри клана, имело, несомненно, целью сохранить принцип экзогамии, о чем свидетельствует смысл термина töre и производного от него törel, которые означают союз экзогамных родственников. Прелюбодеяние с женщиной другого линиджа, без сомнения, допускалось, поскольку оно не представляло опасности гармонии внутри клана.

IV. Яса и шариат

1. Монгольский суд yarghu и мусульманское право.

За исключением ал-Джувейни все мусульманские авторы отмечали несоответствие между некоторыми монгольскими обычаями и шариатом. Удивительно, что Ибн Арабшах, который строит свой дискурс в контексте мусульманского права, не отмечает запретов на воду и забой животных по шаманскому обряду, монгольским обычаям, которые потрясли мусульман. Действительно, основные интересы Ибн Арабшаха лежали в другой области, его цель явно состояла в том, чтобы критиковать юридическую процедуру yarghu.

Религиозная юрисдикция судьи в рамках шариата, без всякого сомнения, представляет собой модель рекомендаций Ибн Арабшаха, когда он описывает процедуры обвинительных расследований о «растратах» чиновников государства. На самом деле, монгольский суд (yarghu) можно сравнить с «судом жалоб (mazalim)», которые были предназначены для рассмотрения претензий по поводу юридических ошибок, отказов в правосудии и других случаев несправедливости, допущенных чиновниками. Подобное правосудие ценилось политическими властями.

В мусульманской юридической процедуре доказательства построены на свидетельских показаниях (shahada), и поэтому качество свидетельств строго и точно устанавливалось. Ибн Арабшах описывает систему свидетельств в Ясе как совершенно противоречащей шариату. В качестве примера он приводит наказание за прелюбодеяние (zina), основанное на свидетельстве одного человека, тогда как в исламе необходимо свидетельство четырех человек. Свидетельства, даваемые о «взрослых людях» некоторыми категориями (юношами, девушками, женщинами и рабами), строго регламентируемые в исламе, приемлемы и в монгольском законодательстве. На самом деле, в исламе свидетельство двух женщин приемлемо лишь в том случае, если относится к тому, в чем они компетентны, например роды. Свидетельства юношей и рабов принимаются только в границах их социальной группы, тогда как свидетельства юных девушек даже не упоминаются в мусульманском праве. Дисквалифицируя таким образом свидетелей, Ибн Арабшах демонстрирует непризнание юридических процедур монголов.

Наказание за правонарушения тоже критикуется Ибн Арабшахом. Он подчеркивает, что прелюбодеяние, которое в мусульманском праве наказывается наиболее строго — забрасыванием камнями, в монгольском праве — только «удушением». Ибн Арабшах, безусловно, делает ссылку на удушение с ломанием костей, которое было наиболее практикуемым наказанием у монголов, когда приговоренные принадлежали к клану Чингисидов, так как не разрешалось проливать кровь, чтобы они могли стать предками рода. Ибн Арабшах также отмечает практику конфискации «наследства» вора, тогда как в исламе запрещено отнимать унаследованное имущество после смерти того, кто совершил кражу.