Монета желания - [47]

Услышав последние слова, корочуны, и так возбужденные обретением каменного божества, да неожиданным появлением чужого в лесу человека, — жутко завыли, завизжали, превратившись в едином порыве в рокочущую бурю. Однако Петр, не испытывая приязни к Трофиму, вовсе не хотел оказаться безучастным свидетелем того, как нечисть на его глазах расправляется с плохоньким, но все же человеком. Громкий голос его остановил бесов, уже собиравшихся броситься в погоню:

— Постойте, твари лесные! Ведь я вернул вам вашего истукана, а мог бы сражаться с сыном за него, и неизвестно, кто бы победил. Никогда не быть нам друзьями и союзниками, но сегодня, в обмен на услугу, отдайте мне жизнь этого человека.

Корочуны было забормотали недовольно, но старший махнул лапой:

— Будь по-твоему. Да попугать мы его все же должны, пусть не лазит, где не ждут.

Против этого Петру нечего было возразить, да и не хотелось, — должен поганец получить добрый урок, да хозяину своему передать. Поняв, что кожевник не возражает, старший взвыл и впереди стаи бросился за Трофимом. Тот же во время переговоров стоял, окаменев. Слова до него не доносились, но он видел, что погань кинулась за ним после разговора с кожевником, потому смятенным умом вывел, что по его указке.

Увидев приближающиеся скачками странные тела, огромные головы, которые, казалось, состояли из одной только пасти с длинными острыми зубами, глаза, горящими рубинами сверкающие сквозь снег, — он с воем, пожалуй, немногим отличающимся от корочунского, заставил наконец двигаться отяжелевшие ноги и бросился вперед, пути не разбирая, вытаращив глаза, забыв об опасности напороться на сучок или ветку острую, широко открыв рот, из которого, казалось, сам ужас изливался в виде пронзительного визга, боясь оглянуться, и уже чувствуя острые когти, впивающиеся в спину.

Корочуны, отказавшись от охоты, превратили погоню в веселье, давая Трофиму возможность убежать — в другое время он был бы давно пойман. Они бежали рядом, щелкая зубами, стуча длинными своими кинжальными когтями, издавая отвратительные скрежещущие звуки, как будто уже перемалывают кости добычи.

Зная, что с гаденышем ничего не произойдет, кожевник с сыном вернулись к травнице. На сей раз были приглашены в избушку, однако только после того, как Прасковья произнесла на пороге шепотом заговор, отгоняющий бесовскую силу, ибо касались они нечистого идола.

Усадив гостей на лавку и вынесши старинную толстую книгу в черном кожаном переплете, старушка открыла ее, положив руку каждого на страницы, исписанные от руки словами на не известном Петру языке. Опустив свою ладонь на их пальцы и закрыв глаза, травница молчала некоторое время, как будто мысленным взором читала таинственные слова. Закрыв книгу, она села напротив них, с лицом враз уставшим и побледневшим. Взглянув на них своими молодыми голубыми глазами, так не соответствующими пергаментной старости кожи, сказала:

— Есть у вас тайные враги, которые будут долгое время возле вас. Каждый поступок, шаг неверный будут сторожить, и использовать вам на погибель. Появились они недавно, но кто это, сказать не могу, видать, слишком сильна черная сила, их охраняющая. Вижу неясно, как в тумане густом, тебя с сыном. Бьетесь вы на мечах с кем-то, похожим на расплывчатый столб дыма, лица не угадать. Бежит кто-то, близкий тебе, спасаясь от дьявольского наваждения, бесовского преследования, но кто это — тоже сказать не могу. Показала мне эта книга так, будто я сама бегу, себя не видя, а только окружающий густой лес, да снег глубокий, да шум погони, а спереди — пустота, вроде и скрыться негде, на погибель бегу. Потом снова ты ясно показался, но лицо белое, больное, из-под волос кровь течет. А уж когда исчезали видения все, вдруг появилась яркая звезда, осветившая мрак. Уползла тьма по углам с воем мерзким, и увидела я прозрачный лес с молодой листвой зеленой, а возле него — женскую фигуру, обернулась она — то твоя Аграфена смеющаяся. Думаю, книга говорит о бедствиях, которые должна твоя семья пережить, но все будет преодолено, погибнет злое.

Поблагодарив старушку, они отправились домой. По дороге Петр обдумывал сказанное ею. «Ежели Аграфена смеется, то видно, ничего плохого ей судьба не предвещает. Пока нас не будет, она останется в безопасности, а это главное. Ну а то, что сражаться придется, что ж, это не внове, да и избежать опасности невозможно в походе дальнем. Бог даст, все хорошо обернется».

Его отвлек Спиридон:

— Отец, нужно выяснить, кто задумал против нас недоброе, подослал гаденыша с ворованным истуканом. Ведь смерть нашу планировал, а ну-ка, сколько нечисти против нас стояло!

— Правильно, сынок, — ответил Петр. — Завтра же пойду к Адашеву, расскажу все. Он нас выбирал, потому, может, нас просто использовали как средство, чтобы ему подлость сделать.

Вернувшись домой, сказал Аграфене, что все в порядке, — не хотел расстраивать, ей и так заботы хватало.

Впрочем, вернулись в город они не сразу. Идя по тропе от избушки травницы, заметили, что корочуны обратно идут, идол каменный несут с собой. Видно, напотешились вдоволь над Трофимом, прогнали его из лесу прочь, а теперь к себе домой направляются.