— Не раньше, чем батюшка пришлет нам весточку, — с наигранной усмешкой подвела черту Андрайн. Пользоваться связью было опасно, и решение относительно этого мог принять только Карлос. И за этим вроде бы вырванным из контекста высказыванием средний монах не заметил бы ничего такого, что заставило бы его взволноваться.
Ограничения были восприняты безропотно. Все они понимали, кто именно стоит за пропажей Кароль. Безошибочное восприятие улавливало, что у Шарлотты снизилось время реакции и изменились глаза, и гадать, с чем именно это связано, не приходилось. Но еще больше заставлял беспокоиться изменившийся взгляд. Это ощущение, что только дай предлог, она сожрет всех, вызывало страх. Конечно, Андрайн была верна миссии и была готова пожертвовать кем угодно, в том числе и собой, но ей невольно приходилось признавать, что бремя лидерства слишком уж пришлось ей по вкусу. Где гарантии, что после ее жертвоприношения остальные справятся? Она не могла быть уверена в этом, а значит, приносить себя в жертву безответственно.
Спроецировав эту логику на остальных, негласный лидер заключила, что есть всего две возможности. Либо Кароль круглая дура и Лотта смогла обвести ее вокруг пальца, либо их зловещая сестренка элементарно сильнее. Либо и то, и другое.
Лотта отказывалась выдавать подробности по «ненадежному вербальному каналу». Андрайн видела за этим не только объективные опасения, но и какие-то личные причины. И это лишь ухудшало ситуацию.
А еще их допрашивали. Два святых брата — Грегори и Дрейк. Грегори больше спрашивал о Кароль. Можно сделать вывод, они ничего не знают. Дрейк — о Шарлотте. Можно сделать вывод, что они в чем-то ее подозревают. Второй до того возбудился во время допроса, что у него кровь пошла носом. Они там что, все как тот жирный и… и, собственно, цель их охоты?
Неприятно.
— Она всегда была немного заторможенной. А после нашего спасения буквально расцветает на глазах, — похлопав ресницами, словно действительно радуясь за подругу, тогда ответила Андрайн.
Больше она ничего не сказала важного, только общие слова. Осознание того, что Лотта становится лучше и начинает их превосходить, особенно раздражало. Раньше ее можно было жалеть как ущербную сестренку, а теперь? И почему именно она, дефектная, с каким-то нетиповым ядром, которое, как говорил Карлос, вообще чудо, что запустилось?
Вдвойне неприятно.
Ее злило в Лотте все. Сам ее вид: короткие золотистые волосы, дурацкая улыбка, необыкновенно часто украшающая лицо к умилению окружающих. Интересно, если бы Шарлотта улыбалась во всю ширину своего рта, они бы так же умилялись? А то, как она постоянно клянчит еду, а добросердечные монахи с радостью делятся, по-видимому, даже не задумываясь, как в нее столько влезает. А эта доброжелательность и готовность прийти на помощь, которую она продолжает открыто демонстрировать по отношению к сестренкам, пряча за спиной совсем иную форму, как она это называет, «любви»? Что у нее вообще в голове?
Но все это нашло апогей, когда после ужина святые братья добрались до нее. Лотта — единственная из всех — открыто нарушала маскарад подозрений на монахов в пропаже сестренок, и шла к ним навстречу. Андрайн уже догадывалась, чем она это мотивирует: «Я умнее вас, и я пытаюсь их обмануть, чтобы выведать информацию».
Втройне неприятно.
— Есть ли у меня право ненавидеть? — прошептала она, глядя, как легко Шарлотта берет за руки святых братьев, оставаясь между ними, и как убедительно разыгрывает полное доверие.
Логан Дрейк не испытывал ненависти к Шарлотте в этот день. Он вообще слабо верил в реальность всего того, что произошло вчера. Пропажа Кароль стала уже чем-то рутинным после Чарли, и мысли о том, что одна из девочек просто съела двух других, казались ему всего лишь воспаленной фантазией. А уж возможность наличия Охотника на Глубинных прямо в храмовом комплексе и вовсе каким-то нонсенсом.
Только вот трофейного глаза в кармане действительно не доставало.
«Может быть, потерялся?» — допустил мужчина, вырывая себя из пьянящих фантазий. Лиретта выросла, а сам он оставался холостяком. Что если это его мужская, человеческая природа хочет ребенка и рисует ему невесть что? Он и впрямь был бы не против сынишки, которому можно передавать опыт, и вдвойне не против, если бы он был экстраординарно толковым и мог приносить какую-то пользу уже сейчас.
Такие мысли сохранялись очень долго. Он даже спросил у Грегори, кого бы тот больше хотел, сына или дочь:
— Сына, само собой, — бросил Грегори, и озвучил те же самые мысли, что и Логан. И в его словах звучали очень похожие эмоции.
— И я сына. Слушай, а у тебя не возникало странного подспудного ощущения, словно ты как-то… нереализовался как отец и посматриваешь на свою воспитанницу как на дочь? — думая о Лиретте, спросил Дрейк.
— Ты все еще дуешься на меня за прошлый раз? — уточнил собеседник.
Логан отрицательно покачал головой.
— Уф-ф. Нет, брат, это все бабьи глупости. На самом деле корни у этого в другом месте. Ты же видел Лиретту голой?
Логан нахмурился.
— Ну, допустим, видел…
— Ты думаешь о том, что она зависима от тебя и крайне доступна, стоит протянуть руку. Но так же сильно тебя заводит ее беззащитность и невинность, что ты даже не пытаешься обойти служебные запреты и просто сублимируешь в работу. Но твое либидо так или иначе дает о себе знать.