Молоко без коровы - [82]

Схожим уровнем магического сознания отличаются беднейшие страны. В Танзании, Камеруне, Намибии люди до такой степени боятся быть околдованными, что запрещают детям ходить в гости и стараются не общаться с незнакомцами. В одной только южноафриканской провинции Лимпопо за пять лет линчевали 600 человек, заподозренных в колдовстве. Как вы думаете, многие ли компании захотят начать в этих краях бизнес? И кто из местных решится вложить деньги в акции иностранца?

В 2015 г. население Замбии по просьбе президента страны собиралось на стадионах и молилось о росте курса национальной валюты – квачи. В России 2018 г. тысячи верующих возмущались предстоящей премьерой фильма «Матильда», рассказывающего об увлечении последнего императора Николая II балериной Матильдой Кшесинской. Николай вместе с женой и детьми прославлен в лике святых Русской православной церковью как страстотерпец. Съемочную группу измучили угрозами, у ее офиса подожгли автомобиль, а страна наполнилось молитвенными стояниями против фильма, которого никто из участников на тот момент не видел и который оказался совсем безобидным. При этом та же страна многие годы живет без понятной всем экономической стратегии. А уповающим на дядю взрослым детям это не кажется странным. Опросы говорят о том, что большинство населения просто надеется на повышение цен на нефть. Или сильный лидер «решит все вопросы». При этом мало кто интересуется, как успешные страны проводили модернизацию.

Только 23 % россиян склонны доверять окружающим – в 3–4 раза меньше, чем в Европе. Учитывая, что 80 % россиян узнают новости из трех главных телеканалов, стоит ли удивляться спокойной реакции населения на развал науки, закрытие университетов, школ, больниц, на трактора, которые давят «санкционную» еду. По словам научного руководителя НИУ-ВШЭ Евгения Ясина, рост мракобесия – просто побочный эффект от усилий элит не допустить разброда в стране^[27]. Хотели удержать власть путем подавления общественных дискуссий и независимых мнений, а получили рост инфантилизма и магического сознания. Причем верхи не слишком отличаются от низов.

Исследователи Высшей школы экономики проинтервьюировали более 30 депутатов Госдумы и сотню московских бездомных^[28]. Казалось бы, это полюсы общества, элита и дно, государственная мудрость и шариковский примитивизм во взглядах на развитие державы. Тем не менее ответы в обеих группах оказались до неприличия схожими. Вот 59-летний клошар уверен, что все в мире должны завидовать России, потому что «у нее есть и совесть, и общение, и христианство». И в такт ему бредит депутат: «Русский человек – он гений от рождения».

Кто-то скажет, что думцы просто мимикрируют под среду, обещая вывести Россию в пятерку ведущих экономик мира. Они же не виноваты, что им достался электорат, уверенный, будто государство вот-вот начнет заботиться о бедных людях. Откуда такая уверенность? Изнутри, электорат «так чувствует». Ностальгия по СССР, нескончаемые обиды на Запад, который «хочет нас развалить» – все это настолько похоже у обитателей ночлежек и российского парламента, что если их поменять местами, кажется, ничего не изменится. «Должна быть социальная политика, как в Швеции и Норвегии: там заботятся прежде всего о людях» – вы думаете, это депутат сказал? Нет, бездомный. Зато парламентарий ставит стране неутешительный диагноз, словно к нему он не имеет никакого отношения: «Политическая элита России работает в своих собственных интересах, а не в интересах большинства граждан. А народ не верит, что эту ситуацию можно каким-либо образом изменить, и сам ничего для этого не делает». Ну чем не детский сад?

А детям труднее всего принять, что мир априори несправедлив. Зато справедливость – это еще один аспект космологических представлений, который власть использует в полный рост. Разумеется, когда поддержание иллюзии не требует серьезных жертв и расходов.

Глава четвертая Почему справедливость важнее денег

Тень Чингисхана

Если Москва – сердце России, то тогда Кузбасс – ее кишечник. Более-менее серьезный сбой в его работе моментально чувствует весь организм. Кемеровский оппозиционер Максим Учватов уверяет, что развал СССР пошел от шахтеров из Междуреченска: «Мужики из забоя вышли, а мыла в душе нет»^[1]. Якобы рабочее возмущение переросло в полномасштабную забастовку десятков шахт. Горняки перекрывали железнодорожное сообщение и отправляли в столицу отряды злых активистов, которые молотили касками по брусчатке у Дома правительства. Это, может, и легенда, но после остановки работ на одной только шахте «Распадская» в мае 2010 г. (тогда в результате двух взрывов метана погиб 91 шахтер) производство коксующего угля в бескрайней России упало сразу на 11 %. На совещании у вице-премьера Игоря Сечина в Кремле обсуждалось, как не допустить остановки металлургических и химических предприятий, завязанных на уголь «Распадской». К тому времени в энергобалансе страны уголь составлял более четверти. Россия – едва ли не единственная крупная экономика, где доля угля только растет^[2].

Кемеровскую область (в 2018 г. она официально закрепила за собой топоним Кузбасс) не поленились выделить из состава Новосибирской в 1943 г., хотя у Сталина и политбюро хватало тогда других забот. Но в Кемерово и Новокузнецке уже сконцентрировались столь грандиозные промышленные мощности, что управление ими из далекого Новосибирска не могло быть эффективным. По итогам войны новокузнецкой стали хватило на 50 тыс. танков и 45 тыс. самолетов. Война же вдвое увеличила мощности Кузбасса: одних только эвакуированных предприятий сюда перевели более 70. И большинство из них так и осталось здесь навсегда.