Молодой лес - [16]

У Глухого обо всем свое определенное мнение, свои понятия и своя линия. Он никогда не потерял бы покой, как я. Если бы я мог войти в его душу и довериться ему, он просто не понял бы меня.

Своим поведением, особенно после той ночи, Глухой только усилил мою растерянность. Я не могу объяснить тон его разговора тогда, после моей встречи с Весной. И это меня мучает. Он следил за мной? Как он объясняет мою встречу с девушкой? А если он расскажет об этом всем? Кто поверит, что мое свидание с Весной было именно таким? Глубокая, темная ночь, место встречи. Люди могут сделать вывод для себя. Что предпринял бы я, случись нечто подобное с другими?

Поведение Глухого заставляет меня относиться к нему с удвоенным вниманием. Я несколько раз начинал с ним разговор с витунского климата и ночей в этих горах, стараясь вызвать его на воспоминание о той ночи. Но никак не удается развязать ему язык и узнать, что он думает о том случае. Он делает вид, что ничего не понимает. Может, он хочет заставить меня заговорить с ним откровенно? Я решил открыто объясниться с ним. Но он начал первый.

— Ты чем-то озабочен, Испанец? Я привык перед боем видеть тебя бодрым, — обратился он ко мне.

— Боюсь…

— Боя? Вот уж не думал.

— А чего другого я бы мог бояться?

— Да есть чего. Война ведь. Один боится того, другой — этого.

— Подсмеиваешься?

— Я подсмеиваюсь?

— Знаю, где собака зарыта, Глухой. Поэтому и хочу сейчас объясниться по поводу той ночи.

— Гм, — улыбнулся он. — Не знаю, чего тут еще объяснять. Мне все ясно. А разве у тебя, Испанец, что-нибудь не в порядке?

— Нет.

— А что?

— Вот это я и хочу узнать.

— Может, у тебя, Испанец, что-нибудь не в порядке с головой? Это, если хочешь, стало заметно.

— Говори откровенно, без намеков и уверток.

— Я и говорю. Вижу: тебя что-то волнует. Это замечают и другие. Раньше ты таким не был.

— Выдумываешь…

— Ну вот, сам сказал, что хочешь поговорить откровенно, а не веришь! Давай прекратим разговор. А меня не бойся…

— Почему я могу тебя бояться?

— Может, и надо было бы бояться, если бы я не был таким, каков есть. Ты боишься, что все узнают о твоей встрече с Весной.

— О какой встрече говоришь?

— О той — с полуночи до трех.

— Я ее не стыжусь, а вот тебе должно быть стыдно.

— Я узнал об этом случайно. Когда заметил, что тебя нет, встал посмотреть, что с тобой. Невольно заглянул в освещенное окно. Можешь себе представить мое удивление.

— Кому ты об этом рассказывал?

— Пусть это тебя не волнует.

— Спрашиваю, сказал ли кому-нибудь?

— А что, если и сказал? И что я могу рассказать? Что ты сидел возле нее как истукан?

Он вытащил из кармана толстую тетрадь и начал постукивать по ней пальцами.

— Что это за тетрадь?

— Ее дневник.

— Откуда он у тебя?

— Мы с ней друзья еще с Загреба. Вот она и дала мне посмотреть, что пишет. Мы ведь с тобой тоже приятели. Она это знает.

— Я совсем запутался: когда ты говоришь правду, а когда прикидываешься дурачком.

— Тетрадку я стащил, — признался он. — Мне кажется, она ее нарочно подсунула. В ней найдешь ответ на то, что тебя больше всего волнует.

— Ничего не волнует!

— Все-таки лучше заглянул бы в тетрадку…

— Не люблю совать нос в чужие дела.

— До войны и я был таким же. А сейчас война. Если бы не твои слова, мне бы и в голову не пришло красть чужие тетрадки. Разве не ты как-то сказал: «Открой глаза на все четыре стороны». И когда я заметил, что Весна потихоньку что-то пишет, я сразу вспомнил твой совет.

— Что-то ты крутишь, Глухой! — сказал я, припоминая, что действительно говорил что-то на этот счет.

— В ней, Испанец, есть сомнительные вещи. Вы, студенты, все записываете. Мне бы вот узнать, о чем ты пишешь?

— О всякой всячине.

— Нет ничего такого, что бы надо было скрывать от меня?

— Возможно, и есть.

— Что-нибудь обо мне?

— И о других.

— Думаешь об этой загадке с Весной?

— Загадки никакой нет. Она такой же боец, как и все.

— Ты, Испанец, тоже можешь обмануться, как и я. Прочитай тетрадку. Имеется занятный шифр. Кроме тебя, никто не сможет его разобрать. Обрати внимание на конец. Читай быстро, надо успеть вернуть тетрадь.

Я взял тетрадку и начал ее перелистывать.

— Все не читай. Самое важное — конец…

Я перелистываю страницу за страницей не торопясь, хотя меня неодолимо тянет поскорее добраться до конца. В записках речь идет о какой-то девушке Ирене. С ней связан ряд лиц и мест: их имена и названия обозначены одной заглавной буквой. Мне не составляет труда узнать Весну в Ирене, девушке с опустошенной душой. Она годами тщетно ищет места в той среде, к которой принадлежит по убеждениям. Эта среда не принимает ее, не хочет о ней и слышать, потому что она дочь богатого человека. Ирена страдает, имя отца преследует ее повсюду, она не может избавиться от него. Время от времени она впадает в отчаяние, но снова поднимается и борется. В одном месте она пишет о желании покончить с собой:

«Сегодня я задумалась, стоит ли жить. Пишу, чтобы отразить этот момент. Но все же я не сделаю этого, не поддамся слабости. Я отвергнута. Ни слова, ни доказательства не помогают. Зачем, в сущности, я живу? Разве смысл жизни в том, чтобы жить только для себя? Если бы моя смерть могла рассказать правду обо мне, я не колебалась бы ни минуты. Нет, я не умру, этим ничего не докажешь. Надо бороться!»