Молодой Ленинград ’77 - [24]

— Все. Никогда, наверное, в жизни не придется таскать плиты и бросать песок, — сказал Валерка. — Вроде грустно как-то…

— Нашел о чем грустить! Радоваться надо. А если грустно, вон плиты лежат, таскай на здоровье с места на место.

— Бесчувственные вы люди! — сокрушенно вздохнул Валерка.

С востока быстро надвигалась темная туча. Глухо погромыхивало. Запахло свежестью. Побелели электрические провода, ослепительно светился видный с откоса клочок реки, праздничный вид приобрели жалкие производственные строения. Извилистой трещиной дернулась по туче белая молния.

— Вот ударит скоро! Хорошо! Надоела жара.

— Вовремя закончили.

Игорь с томительным восторгом смотрел на тучу, которая уже подбиралась к солнцу, светившему особенно ярко. Гроза всегда вызывала в нем беспокойство, острое желание перемен и в жизни, и в себе самом. Хотелось, чтобы рядом находился все понимающий человек, а этим человеком могла быть только девушка. Способна ли Надя понять такое состояние, когда кажется, что вот-вот откроется загадка природы, жизни, его самого?

Лохматые клубящиеся щупальцы захватили солнце. Веером брызнули по туче белесые лучи, и солнце скрылось. Сразу все вокруг помрачнело, отяжелело. Ударил влажный ветер, закружил мелким песком. Неуклюжими птицами взметнулись клочки бумаги. Первые тяжелые капли зашлепали по иссохшей земле, оставляя темные круглые отметины. А через несколько минут с шипением хлынули косые сплошные струи.

Бригада спряталась в поваленном железобетонном цилиндре. Игорь примостился на дощечке рядом с Бреговым. Илья был грустен, задумчив. Никогда еще Игорь не видел его таким.

— Куда теперь нас пошлешь? — спросил Брегов.

— Там видно будет, — уклончиво ответил Игорь.

Больше Илья не произнес ни слова. Наверное, и ему не хотелось разговаривать. Сидел, уперев руки в подбородок, весь уйдя в себя.

Ветер сбоку хлестал дождем, всем не хватило защищенного места. Ребята удивленно поглядывали на Брегова: почему не указывает, не приказывает? Наконец смекнули сами — притащили железный лист, закрепили с наветренной стороны. Костерок разложили. Не тот вольный костерок, что в лесу, — высохшие доски потеряли лесной запах, отдавали мазутом, креозотом и еще каким-то промышленным зловонием. Но был огонь, и было тепло. Дым и чадное пламя крутило в разные стороны, ребята перемещались в зависимости от обстановки. Лишь Брегов не менял места, не обращая внимания на искры и пламя. Даже лица не отворачивал, как будто не желая поддаваться ни большим, ни малым обстоятельствам. «Что это с ним сегодня такое? — удивился Игорь. — Заболел, что ли?»

— Тихо! — дурашливо крикнул Валерка Бодров. — Бригадир думает.

Илья и головы не повернул. Непривычно было, что Брегов отстранился от всех дел. Правда, дел никаких не было, но раньше и во время перекуров, и в лагере всегда находил повод вмешаться в жизнь бригады…

Валерке надоело молчание.

— Здорово мы, ребята, откос кинули, а? Хочешь не хочешь, а надо мастера благодарить. Без него мы бы еще и до середины не дошли. Сводил, кого надо, в кабак, а, Игорь?

— Отстань! Ты опять за свое?

— А что? Я жизнь знаю, понимаю, что к чему.

— Ты просто трепло, — беззлобно сказал Игорь. — Прикидываешься худшим, чем есть на самом деле.

Довольный Валерка начал подкручивать усы. Не сиделось ему на месте, надо кого-то задирать, а тут Игорь подвернулся.

— Вот скажи, Игорь, — заговорил он вкрадчиво. — Видел я у тебя философскую книгу. Это ты для пижонства привез, чтобы перед девицами выпендриваться? Или в самом деле читаешь?

Игорь неохотно ответил:

— Немного читал.

— Ну и что вычитал?

— Да разве в двух словах расскажешь…

— Вот я и говорю, — перебил его Валерка. — Ничего интересного не вычитаешь. Незачем ерундой заниматься. Не современный ты человек, не деловой, хотя и помог нам откос сделать. Жить надо просто и весело, не засорять мозги. От абстрактных идей нет никакой пользы. Дело нужно. Понял? Вот железную дорогу построят, повезут лес, руду, уголь. Вот это польза!

— Все это только средство для поддержания биологического существования. Раньше наивно считали, будто техника сама собой все улучшит. А ничего она не изменит, во всяком случае в лучшую сторону. Неважно — передвигается человек на персональной колеснице или на личном самолете. Главное — какой он есть.

— Да ты идеалист! — весело воскликнул Бодров. — Чему тебя в школе учили? Вкалывай изо всех сил, а потом живи на всю катушку и ни о чем не беспокойся. Научно-техническая революция! Понял? За тебя пусть машины думают, а ты живи.

— Нет, я уж лучше сам по себе, — пробормотал Игорь, жалея, что ввязался в напрасный спор: все равно ничего ему не докажешь, ни в чем не переубедишь.

— А знаете, ребята, — заговорил Борис Лашевский, до этого со снисходительной улыбочкой слушавший словопрения. — Белинский часто прогуливался возле железной дороги. Смотрел на паровозы и радовался, думая, что железные дороги всю жизнь изменят. А дорога-то была только до Павловска. Говорил, что никогда в вагонах не повезут дрова, что будут грузить только нечто ценное…

— Ну и что? — спросил Валерка.

— Да так. Умный человек был, а элементарных вещей не мог предвидеть.