Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества - [280]

.

То, что здесь иронически было выражено Гейне, превратилось в "Философии самосознания" Бруно Бауэра в философскую и политическую доктрину, имевшую опасное и вредное влияние как на левую немецкую интеллигенцию, так и, обернувшись "истинным социализмом", на возникавшую пролетарскую партию.

Если мы рассмотрим острую критику Марксом в "Святом семействе" этой бауэровской теории, то увидим, что она непосредственно вырастает из вышеприведенной философской критики гегелевского "снятия", причем следует отметить еще и то, что бауэровское интеллектуальное высокомерие, "суверенное" презрение к деятельности масс в истории также представляет coбoй направление, выросшее из гегелевской философии и гегелевского понимания истории, но утерявшее содержащиеся в последних значительные прогрессивные и реалистические тенденции и субъективистски утрировавшее присущий им идеализм. Маркс говорит об этих взглядах Бауэра следующее:

"Врагами прогресса, вне массы, являются как раз получившие самостоятельное существование, наделенные собственной жизнью продукты самоунижения, самоотвержения и самоотчуждения массы. Поэтому масса, восставая против самостоятельно существующих продуктов ее самоуничижения, восстает тем самым против своего собственного недостатка, подобно тому как человек, выступая против существования бога, тем самым выступает против своей собственной религиозности. Но так как эти практические результаты самоотчуждения массы существуют в действительном мире внешним образом, то масса вынуждена бороться с ними также и внешним образом. Она отнюдь не может считать эти продукты своего самоотчуждения только идеальными фантасмагориями, простыми отчуждениями самосознания, и не может желать уничтожить материальное отчуждение при помощи чисто внутреннего спиритуалистического действия. Уже газета Лустало 1789 г. имела девизом:

"Великие кажутся нам великими лишь потому,

Что мы сами стоим на коленях.

Поднимемся!"

Но чтобы подняться, недостаточно сделать это в мысли, оставляя висеть над действительной, чувственной головой действительное, чувственное ярмо, которого не сбросишь с себя никакими идеями. А между тем абсолютная критика (Бруно Бауэра. — Д. Л.) научилась из "Феноменологии" Гегеля, по крайней мерег одному искусству — превращать реальные, объективные, вне меня существующие цепи в исключительно идеальные, исключительно субъективные, исключительно во мне существующие цепи и поэтому все внешние, чувственные битвы превращать в битвы чистых идей"[32].

Вряд ли следует пояснять, что идеология Бауэра непосредственно вырастает из гегелевского понимания "отчуждения" и его снятия. Не нуждается в разъяснении ни ее политическая опасность, ни тем более тот факт, что подобная идеология пассивного высокомерия интеллектуалов в капиталистическом обществе и сегодня жива и действенна, хотя в наши дни она не ищет теоретической опоры в гегелевской философии. Но то, что философия Гегеля дает существенный повод к таким взглядам, демонстрирует не только история 40-х годов, но и — в особенно острой и гротескной форме — история неогегельянства эпохи империализма.

Обратимся теперь ко второй форме критики гегелевской диалектики, т. е. к критике Гегеля Фейербахом, и кратко рассмотрим отношение к ней Маркса. Маркс положительно расценивает эту критику как плодотворную за то, что Фейербах представил гегелевскую форму снятия как восстановление снятого. Мы уже приводили по другим поводам решающие в этой связи положения фейербаховской критики Гегеля. Маркс считает великой заслугой Фейербаха как доказательство того, что философия Гегеля есть восстановленная религия, так и стремление к выработке истинного материализма и, наконец, его критику снятия, отрицания отрицания. Мы ограничимся здесь последним пунктом. Фейербах совершенно прав, когда "отрицанию отрицания, утверждающему, что оно есть абсолютно положительное, он противопоставляет покоящееся на самом себе и основывающееся положительно на самом себе положительное"[33]. Это позитивное есть примат бытия над сознанием. По Фейербаху, в гегелевской диалектике в процессе снятия ставится на голову взаимосвязь бытия и сознания. И Фейербах прослеживает, как из этого идеалистического превращения у Гегеля вытекает теоретическое восстановление религии с помощью философии. Маркс обобщает наблюдения Фейербаха: "Таким образом, Фейербах рассматривает отрицание отрицания только как противоречие философии с самой собой, как философию, утверждающую теологию (трансцендентность и т. д.), после того как она подвергла ее отрицанию, т. е. утверждающую теологию вопреки самой себе"[34].

Эту материалистическую сторону фейербаховской критики Маркс принимает, но подвергает критике ее односторонность. Последняя состоит, во-первых, в том, что Фейербах рассматривает "отчуждение" как исключительно философскую проблему, а поэтому погрязает в абстракции (ср. позднейшую критику Марксом и Энгельсом абстрактности фейербаховского "человека"); во-вторых, в том, что материалистическое отношение Фейербаха к действительности недиалектично, в результате чего он не замечает всего того, что у Гегеля, хотя и в превращенной форме, имеется диалектического, и отбрасывает гегелевскую диалектику всю целиком, и ложное, и истинное в ней. Поэтому Фейербах видит в отрицании отрицания, как подчеркивает Маркс в процитированном фрагменте, лишь философски шаткую позицию идеалиста Гегеля, которой "прямо и непосредственно противопоставляется чувственно-достоверное, основывающееся на самом себе положение"