Молодость - [35]

Но жизнь шла вперед, и тысячи неотложных дел обступили Степана, едва он поднял с подушки голову. У безлошадных лежал невспаханный пар. Солдатки и вернувшиеся к родным семьям фронтовики не имели инвентаря и хлеба. Продотрядники, руководимые Тереховым, сами нуждались в помощи местных организаций…

Ильинишна видела, что Степан еще не совсем поправился, и всячески старалась удержать его дома.

— Куда ты собрался? Подожди, отдохни, — упрашивала она. — Головушка моя горькая, тебя ветром качает. А тут неспокойно кругом… Того и гляди, опять задерутся.

— Я скоро вернусь, мама, — говорил Степан. И пропадал на весь день.

Помещение сельсовета напоминало теперь боевой штаб. Здесь постоянно толпился народ. У привязи ржали оседланные кони. Стояли дежурные подводы в ожидании зерна. Гонцы привозили и увозили пакеты.

— Ты видел, товарищ Жердев, заскирдованный хлеб? — спросил Терехов, когда Степан начал втягиваться в работу. — Что будем с ним делать?

— Молотить, — ответил Степан.

— А может, посмотрим сначала? Неудобно как-то выходит, кулаки мышами потравили зерно, а мы в столицу черт знает что будем посылать. Не поблагодарят нас рабочие за такой подарок!

Они пошли на Бритяково гумно. В риге лежал ворох невеяной ржи. Степан взял лопату и кинул несколько гребков в ковш сортировки, а Терехов начал крутить ручку передачи. Сортировка затарахтела, по ситам зашуршала мякина, и вниз посыпалось зерно, густо перемешанное с черными шариками мышиного помета.

Степан поставил лопату и направился в дальний угол риги, где находились запасные сита. Выбрав одно из них, с узкими, продолговатыми отверстиями, он заменил им в сортировке прежнее. Терехов завертел ручку, и в нижний рукав понеслось совершенно чистое зерно.

— Ух ты! — удивился Терехов. — А мне говорили, что мышьяк ничем не отобьешь.

— Святая ложь Бритяка. Он всегда делал не то, что правильно, а что выгодно.

Осмотрев старые одонья в конце усадьбы и подсчитав, какое количество хлеба из них получится, они присели на валу и закурили.

Степан много слышал о Терехове, о его смелых и решительных действиях при подавлении кулацкого бунта и рад был случаю поближе сойтись с человеком, которому он, быть может обязан жизнью.

Они разговорились. Терехов коротко рассказал о себе. Потомственный текстильщик, отец и мать работают ткачами на Куваевской фабрике. До мобилизации и сам был ткачом. В первые дни революции вступил в партию большевиков.

В свою очередь Терехов присматривался к Степану, Ему нравился этот широкоплечий спокойный малый, с непослушными завитками черных кудрей и прямым взглядом светлых глаз. Нравилась его твердая хватка в делах.

Говорили о минувшей войне, о трудностях на пути Советской России. И вскоре Степан убедился, что Терехов, любивший шутить и веселиться, хорошо разбирался в сложной политической обстановке.

— По правде сказать, рановато ты поднялся, — Терехов взглянул на белую полоску бинта, косо перехватившую кудрявую голову Степана. — С такими ранениями в лазарете месяцами лежат. Черепное хозяйство!

Степан с улыбкой промолвил:

— Меня Быстрое вылечил. Я считал его погибшим… А тут, смотрю, Ваня сидит у нас в сенях и с матерью беседует. Такая радость! Глазам не верю, про болезнь забыл вовсе…

— Дружок?

— Питерский подпольщик. Был он мне учителем и старшим братом на чужбине.

— Питерцы — народ огневой! — смуглое лицо Терехова стало мечтательно-строгим. — Я с ними ходил под Лугой на корниловщину, а потом и Временное правительство выкуривать вместе пришлось. Что и говорить, отважные, честные ребята и среди них — настоящие герои. Взять хотя бы путиловского рабочего Антона Семенихина…

— Да ты, брат, я убеждаюсь, всюду побывал! — Степан повернулся, светлея глазами, к тощему, загорелому продотряднику. Это был первый очевидец великого переворота в северной столице, непосредственный участник Октябрьских событий, которого встретил Жердев.

Однако Терехов, часто затягиваясь папиросой, воскрешал перед собой знакомый образ.

— Вы с Быстровым провели годы на чужой стороне… Дружба! А мне даже поговорить толком с Антоном не удалось: в спешке сталкивались, в напряжении всех сил. Небось замечал: пролетит в ночном поднебесье звезда и скроется, но ты еще долго видишь и не можешь забыть ее искристого света? Так и Семенихин прожег след в моей жизни!

Мысли сразу перенесли Терехова на своих крыльях в осеннюю пасмурь Петрограда, с подмерзающими дождевыми лужами у подъездов и молочно-сизым туманом над беспокойной Невой Казалось, он слышал плеск холодной волны о гранит, свист ветра по крышам домов и твердые шаги патрулей на торцовых мостовых проспектов…

— Расскажи, как это там произошло, — попросил Степан.

— О революции-то? Не по плечу мне нагрузка! Что может рассказать боец о генеральном сражении? Простое зрительное впечатление — не больше. Стратегия! Но, понятно, и на мою долю кое-чего досталось… Накануне Октябрьского восстания получил солдатский комитет нашего полка из Смольного приказ: овладеть тюрьмой «Кресты» на Выборгской стороне и освободить заключенных большевиков — руководителей июльской демонстрации. Мы стояли недалеко от «Крестов». Затомились в казарменной обыденщине. Тотчас разобрали винтовки из пирамид, гранаты к поясам — и за дело! В числе узников был Антон Семенихин. Он тут же, во дворе тюрьмы, создал рабочий отряд, вооружил отнятыми у стражи винтовками и револьверами и повел к Смольному.