Молодость - [5]

Как, родной, ни хмурься…

Глубоко вздохнул и со вздохом закончил:

— Песенка твоя спета, голубчик.

Под ноги подкатывались кусты, при самой дороге вдруг вырастали худосочные одинокие тополя. Потом потянулась однообразная вереница телеграфных столбов. Они медленно надвигались прямо на Илюшку, как бы с ноги на ногу переваливались на своих подпорках и, казалось, что им не будет ни конца, ни края.

Вспомнил Илюшка, как он мальчишкой приносил матери в поле еду. Согнется бывало она над тяпкой или серпом и далеко разносится по полю надрывная бабья песня. Долго не мог понять маленький Илюша, отчего это его мать не поет веселых песен.

Подрос — понял.

«Как-то теперь примут колхозники?» — пришло на ум Кашликову. Последний раз он был в колхозе зимой: завком комсомола посылал на культработу. Сжился с колхозниками Илюшка, свыкся. Совместная работа сблизила его со многими членами колхоза и он частенько впоследствии вспоминал об этой дружбе.

Помнит, как однажды ночью прибежал к нему Федор конюх и давай кричать впопыхах.

— Товарищ Кашликов! Обокрали!

Ничего не понял спросонку Кашликов. Накинул на плечи полушубок, схватил семизарядный, да так без штанов и бросился за Федором. А ночь — хоть глаза выколи. Только в конюшне еле удалось расспросить, в чем дело.

— Ось тут тильки шо лежало. Отвернувся и нэма, — рассказывал перепуганный Федор. Оказалось, что у Федора из-под носа утащили запасы мяса, хлеба и засыпок, заготовленных для детских яслей.

Илюшка собрал людей и немедленно разослал их во все подозрительные уголки деревни. И сам пошел искать. Воры нашлись скоро. Два здоровенных парня с мешками украденной провизии приникли к стене полуразрушенной клуни на краю села. Свет от карманного фонарика сразу нащупал врага.

— Выходи!

Серело. Туман рассеялся и голубело небо. День обещал быть ясным. У самой деревушки Кашликов встретил молодую колхозницу. Поздоровались.

— Далеко до правления?

Женщина указала в конец села.

— Вон огонек горит.

На другом конце села в покосившейся хатенке, в которой помещалось правление колхоза, под большим, с красным бантом, портретом Ильича сидел маленький мужиченка, с старческим помятым лицом и с бородкой, напоминающей холмик, поросший стерней. Мужиченка был тем единственным сторожем, который остается в колхозе в страдную пору. Сидел он на скамье за большим новым столом, на котором дремотно мигала коптилка.

Кашликов постучал.

— Дедушка, начальство далеко?

Мужичонка вздрогнул, поднял с пола большой крючковатый посошок и засеменил к двери.

— Ась?

— Начальство, говорю, где твое?

— Начальство? А вы, стало быть, кто такие будете?

— Я, дедушка, из города. Шеф колхозный.

— Угу! Стало быть шеф. — Старик широко зевнул. — А наши хлопцы в степу. Все, как есть.

Илюшка встрепенулся.

— Сеют, значит?

— Стало быть, сеют. Три дни, как сеют.

— А далеко отсюда?

Старик сощурился, протянул вперед палку и сказал:

— Вона, за бугром.

Потом оживился.

— Да, что там. Вот Сидор проведет.

И он позвал:

— Дядько Сидор!

Невдалеке у амбара возился с мешками высокий кряжистый колхозник. Он грузно взвалил себе на плечи большой чувал и остановился.

— Шо?

— Вот человек до посевщиков желает.

— Ну так ходить.

— А ты куда, товарищ, с таким грузом? — поинтересовался Илюшка.

— В табор. Цеж бачь: одни сеют, а други зэрно доставляют.

— А тягло? — удивился Илюшка.

— В борозде, — сухо ответил колхозник и замолчал.

Тогда Кашликов предложил:

— Давай помогу!

И он, взвалив другой мешок, пошел за своим провожатым.

4

Кашликов подошел к табору, сбросил на землю мешок и направился к посевщикам.

— А-а, шефы пожаловали! Милости просим!

Из шеренги посевщиков вышел широко улыбающийся секретарь партячейки и дружески пожал Кашликову руку.

— Какими судьбами?

— Что за вопрос? Сеять пришел.

Разгоряченные и веселые посевщики с опустевшими мешками выходили один за другим на дорогу и, здороваясь с шефом, набирали зерна. Они с любопытством поглядывали на Кашликова, но никто ничего не говорил.

Потолковав немного с товарищем, Илюшка накинул сумку на плечи и пошел шагать впереди посевщиков-подшефников.

Старик Денис, шедший рядом с Илюшкой, сказал ему:

— Смотри, молодец, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

И Кашликов почувствовал, как взгляды посевщиков обратились на него. Смущенный любопытными взглядами, он в первые минуты сеял плохо. Где-то сбоку послышался звонкий голос весельчака Стехи, колхозного комсомольца. Стеха был хорошим помощником Кашликова в его культурно-массовой работе зимой.

— Смотрите, ребята, этот шеф всем нам перцу всыпет.

И, смеясь, обратился к Илюшке:

— Может, посоревнуемся?

Илюшка вызов принял.

— А чего-ж! Не возражаю!

По шеренге прокатился одобрительный гомон.

— Ладно придумал Стеха!

— А ну, ну! Покажите пример старичкам.

Грязь большими ошметьями приставала к ногам. Шаги становились увесистыми и неуклюжими. Всякий раз, запуская руку в мешок, Илья Кашликов ощущал удовольствие. Он бережно набирал большими жменями налитое крупное зерно и ровно расстилал его по своему загону.

«Главное — не делать огрехов», — думал он. «Огрех при посеве — все равно, что яма в мартене».

Знал Илья, что нельзя ударить в грязь лицом перед колхозниками, и поэтому старался. Он ничего не желал, кроме того, чтобы не отстать от посевщиков и как можно лучше сработать. Он слышал вокруг себя шутки и разговор, видел сбоку деда Дениса, опережающего его, и усиленно налегал.