Молодость - [3]

Он едет не по дороге, а прямо по-над хворостенными заборами и жерделовыми садками. И без церемоний в’езжает прямо на базки к тем хозяйкам, про которых известно ему из давнишнего опыта, что сидят еще дома.

В’езжает и во всю свою шумливую глотку кричит:

— Тетко Зарудниха!! Казал дядько Серега: — Выходьте. Зараз штраховать и судить вас будем!!!

Шурка Дуля любит и умеет «загадывать».

Иван Горелов Лирические эскизы о классовой борьбе

Помполиту Отрадно — Кубанской

МТС тов. В. Христофорову

За МТС на волнистых просторах

Ветром разлит урожайный шорох.

Дорога прохладой срывала усталость,

Петлилась по склонам, в ярах расплеталась.

Стремительно нас по хлебам вела

К ударным бригадам, к горячим делам.

Спешим, но тревогой и ветром залито

В открытой кабинке лицо помполита.

Ему, северянину, незнакомы

Такие обильные черноземы,

С ветром бензиновым, с летом полынным

Живородящие эти равнины.

Дома у них на лысеющих горках

Рыжая почва, тощая корка.

Дыхом гнилым в огневище зари

Чадят заболоченные пустыри.

У скирд на току тишина легла.

 — Как дела?

— Плохие дела…

У бригадиров огонь в прожилках

Высекла мертвая молотилка.

Чужая рука, что советы громила,

Запрятала в сноп заржавевшие вилы.

Зубья скрошил, растерял барабан —

Это — борьба…

У тихой дороги, в зеленой глуши,

Стоят пионерские шалаши.

Едешь ли поздно, едешь ли рано, —

Всегда на посту боевая охрана.

Досуг озорной, радость игрищ и пряток

Без боли покинули эти ребята

И вышли на голос созревшей степи

Вместе с отцами колхозы крепить.

Но хватит ли силы врагу угрожать?

Спокойно ли зреет большой урожаи?

— Спокойно зреет! — малыш сказал.—

— За каждым кустиком есть глаза.

Выслушать рапорт пришлось наклониться:

— Сегодня кулачку поймали с пшеницей!..

Дозорные вышки. Бинокль и труба.

Это — борьба.

Веселая степь, говорливая степь

Устала колосьями шелестеть.

Моторы на таборе, близится осень —

Вторая бригада сегодня не косит.

Вчера на загоне проныра кулацкий

Шептал трактористам про «отдых», про ласки.

И челюсти судорогой злобной свело —

— Эх, тяжело…

А раньше-то, в юность, на летней полянке,

Пьяные девки, степные тальянки…

Уйдем погулять, побусать непременно…

…И в срок не вернулась ушедшая смена.

Моторы на таборе, близится осень

Вторая бригада сегодня не косит.

Их сои сторожит у криницы верба.

Это — борьба…

Цыгарка растерта. Курить не докончив,

Вскочил помполит в храпящий вагончик.

Комсомольскую смену сон сковал,

Восемнадцать в спецовке лежат наповал.

Семнадцать часов не вставая косили,

Насколько хватило радостной силы.

Покою отдали четыре часа —

И снова зажглись у моторов глаза.

От клекота низко качнулись хлеба.

Это — борьба!

Кубань, Отрадо-Кубанская МТС. Август 1933 г.

Иван Бондаренко Илюшкина страсть

Рассказ

1

Большое, почти квадратное окно уходит в холодную, глубокую ночь. Ночь лежит тяжелым смуглосиним настом, сквозь который сонно трепещут электрические ресницы далекого города.

Не спится Илюшке. С тех пор, как начался сверхранний сев, Кашликов внимательно следит за каждой газетой. Он с заботливой тщательностью прочитывает всякую писульку о своем подшефном колхозе. И долго хмурятся его брови, если оттуда приходят тревожные вести.

Прослышал Илюшка, что у подшефников большая нужда в посевщиках и не стерпел. Зашел перед работой в завком и прямо к Кольке Данилову, секретарю генеральному:

— Запиши меня в сеяльщики к подшефным. В бригаду значит.

Улыбнулся секретарь завкома. Подумал.

— Бригаду-то мы сколачиваем, но вот с тебя-то какой колхозник будет?

Илюшка недоуменно посмотрел на секретаря.

— Коля, брось! Нет таких крепостей… Ты же знаешь…

Решено было, что через три дня вместе с бригадой посевщиков поедет сеять и сталевар-комсомолец Кашликов.

Но это будет через три дня. А сейчас? Хмурятся Илюшкины брови.

— «Двое посевщиков — Швец Иван и Нестеренко Филипп проворовались. Они „сэкономили“ посевное зерно и набили им карманы и голенища сапог. Этих расхитителей общественной собственности исключили из числа посевщиков, выгнали из бригады. Сейчас осталось 10 посевщиков. Значит, новая оттяжка сроков окончания сверхраннего сева».

Таковы были последние сведения из колхоза.

— Новая оттяжка…

Не любит ругаться Кашликов. Но на этот раз допекли.

— Варвары!

Слово это звонко падает в отстоявшуюся комнатную тишину. Илюшка виновато спохвачивается и выжидательно смотрит на жену, низко склонившуюся над шитьем.

Лелька вопросительно щурится в сторону мужа Сощуренные глаза отсвечивают двумя яркими карими лучиками. Давно уже хочется Лельке уложить мужа спать, заставить его бросить свою газету и не думать, но наперед знает она, что он не послушает. По ее лицу скользит тень недовольства, но прежняя деловая сосредоточенность скоро возвращается к ней.

Илюшкой вдруг одолевает сильное желание развернуть перед Лелькой большой сверток мыслей, поделиться с ней своими планами, разрешить кучу вопросов. И он тихо, как бы опасаясь кого-то потревожить, зовет жену:

— Леля!

Знает ли она, что малейшая заминка в севе болезненно отзовется на мартенах? Вряд ли догадывается Лелька, что ее муж, почетный комсомольский металлург, тревожно переживает эту весну. Он с жаром интересуется жизнью деревни, следит за ее ростом. Знает Илюшка: не та теперь деревня, не прежняя, голодраная. Не тот и интерес к ней у Илюшки, — иной, большевистский.