Молодость - [13]

Человек оглядывается.

— Чего ж ты стал? — злобно опрашивает он. — Идем?

— Идите сами…

— Сами… А что-ж и сам пойду… Прощай. Сторож ты какой, подумаешь…

— Прощайте…

Миша смотрит вслед удаляющемуся человеку и чувствует, как все сильнее и сильнее в груди бьется сердце. Он ждет, когда человек скроется, и сжимает в руке маленькую блестящую штучку…

Человек скрывается за курганом. Переждав еще с минуту, Миша глубоко вбирает в себя воздух и сует в рот металлический свисток.

Резкая трель внезапно рвет тишину.

А ответа не слышно…

— Неужели нет никого близко? — с испугом думает Миша и свистит снова — еще резче, еще раскатистей.

Тогда из-за холма неожиданно возвращается человек. Его не узнать. Его походка уже иная, сдержанная и напряженная.

— Бежать! — думает Миша, но человек приближается быстро. Миша точно врастает в землю.

— Вы чего же назад идете? — с испугом кричит он. Чего вам надо?!

Человек молчит, но ускоряет шаги.

Миша невольно пятится и вдруг, не выдержав, бросается бежать. Он слышит — человек гонится за ним. Настигает его… Почти над ухом раздается тяжелое его дыхание… Вот-вот обрушится он и ударит сзади… А быстрее бежать уже сил нехватает… Хоть падай…

И снова разливается по степи свист. И врезается в тишину конский топот…

Дед-об’ездчик!

— Стой! — гремит его грозный голос.

Человек шарахается в пшеницу, но железная рука конника уже крепко держит его.

— Стой, говорят тебе!

Дед проворно снимает с плеча винтовку…

Человек опускает голову и покорно останавливается…

* * *

Утром люди осматривают Мишин участок. У самой межи лежит бутылка…

— Вот она! — кричит Миша. Это та самая! Она не с водой, она у него с керосином была! И спички были при нем… Я… я заметил… А он…

Ласковый ветерок расправляет на Мишиной груди уже тронутый солнцем галстук. Загорелый, вихрастый Миша стоит и, чувствуя на себе десяток пристальных взоров, смущается. Улыбаясь, показывает белые, как пена, зубы и говорит тихо:

— Ну, мне на пост пора…

Микаэл Андриасов Новая станица

Когда рассвет струится над станицей,

Заря горит о солнце возвестив, —

На хаты надвигается пшеницы

Ласкающий, волнующий разлив.

И не собрать мне всю большую радость,

И не вместить восторг в моей груди —

Идет с дежурства пионерская бригада,

И песня по полю гудит.

Ребята каждый колос сохраняют,

Ребята хлеб, как надо, берегут.

Страну советскую — ребята знают, —

Вот эти зерна мощностью нальют.

И эта песнь здесь сердце напрягает.

И эта песнь здесь знаменем горит,

Меня от дому к дому провожает,

И песнь приветствует торжественность зари!

Кубань! Кубань! По-новому искрится.

По-новому взлетает песня ввысь.

Смотри! По-новому в станице,

Большое утро разворачивает жизнь!

И. Котенко Дружба

Рассказ

Вечерело.

Над синеющей степью блекла теплая красная заря. От земли поднимались густые запахи трав. Справа, над посадкой, с карканьем усаживалось на ночлег воронье. Трактор бежал, чуть подрагивая, За ним тянулись поскрипывая пропашники. Изредка Васька Акименко оборачивался с сиденья, огладывал тянущиеся за пропашниками ровные полосы поднятой земли, видел задумчиво шагавшего, нового в их бригаде прицепщика — и снова усаживался поудобнее и покрепче брался за руль.

Как всегда, все шло хорошо.

Впереди на крышке радиатора чуть трогаемый ленивым вечерним ветерком, висел красный флажок. Единственный в их бригаде. Флажок лучшего тракториста.

И снова в который раз Васька переживал незабываемое общее собрание трактористов, когда их бригаде вручили красное знамя, а этот красный флажок — ему, трактористу Акименко. «Это за то, — говорил тогда торжественно строгий бригадир, что Акименко держит в образцовом порядке трактор, изучает его и перевыполняет все положенные ему нормы и задания».

Акименко расстегнул ворот рубахи и круто повернул руль. Трактор пошел по другой стороне массива. На соседнем массиве навстречу тихо полз другой трактор. Акименко засмеялся:

— Слышь, «муходав», едет, увидел лицо нового прицепщика, непонимающе смотревшего на него, и досадливо махнул рукой…

Ну да, навстречу ехал Ефремов на своем «муходаве». В их бригаде на первой скорости ходил только трактор Ефремова. Старый, изношенный трактор. Хотя и Ефремов тоже хорош!

Жрать да спать больше любит, не даром и рожа у него — что твоя луна, грязная только…

Услыхав крик Ефремова, Акименко не повернул головы. Говорить с ним сейчас не хотелось.

Но когда раз'ехались, Ваське стало совестно. «Ну, чего не оглянулся, может он за раз’яснением каким обращался… Да и потом — корешок же он». Оглянувшись, он ожидал, что Ефремов повторит свой вопрос. Но тот уже спускался в лощину.

«А чудной этот Колька — второй год дружим, а все непонятный, ленивый и смурной какой-то»… Васька вспомнил случай перед их от’ездом на курсы трактористов. На станции Чертково ребята, дожидаясь поезда, нетерпеливо шагали по перрону, присаживались, курили. Ефремов сидел на солнышке, дремал, потом встал, позевывая, пошел вдоль станции. Около дверей остановился. На стене висел станционный колокол, а рядом с ним было написано: «в случае тревоги давать два коротких, два длинных звонка». Колька долго и внимательно читал подпись и вдруг быстро шагнул к колоколу и забил: два коротких, два длинных, два коротких, два длинных…