Молодость - [11]

Идя рядом с дедом, Миша внимательно слушает его указания.

— Главное глазами гляди, а ушами слушай, — наставительно говорит дед. — А наиглавнейше — зевка не давай. В свисток тоже зря свистеть незачем, понапрасну панику не разводи. Паника она, знаешь… Чепуха от той паники. Помню я в партизанах был. Стоишь это, бывало, в дозоре, а тебе такое мерещится… Если бы всему верил, так без конца и свистел бы, и свистка бы того нехватило. Но ведь то ночью, а тебе что? Тебе лишь до первой звезды стоять.

— Да я…

Но дед перебивает:

— «Я» да «я». О себе потом скажешь. Ты меня слушай. Раз это стою я, гляжу да слушаю, а ночь — собственного сапога не видно. Вдруг что-то хрусь! Эге, смекаю я… А оно опять — хрусь! Что за чорт, думаю, а сам глаза таращу. Тихо. Я ухо туда, я ухо сюда… Винтовку это держу, а сам ежусь, как-бы кто сзади по шее не ахнул. Однако, опять же тихо. До того тихо, что сил нет. Слушал я, слушал эту самую тишину и не выдержал. Тьфу ты, думаю, хоть бы тюкнул или скрипнул кто на радость мою, жуть!.. Взял да и кашлянул. Только кашлянул, а в лесу опять — хрусь! Я и замер…

— А что же это было?

— А я разве знаю? Так до рассвета и простоял. А на рассвете гляжу — фуражка чья-то под кустом валяется.

— Правда?

— Ну, да. Фуражка лежит, а в ней записка, письмо такое. Я давай читать. Прочитал и чешу в затылке…

— А что же в письме?

— А в письме том сказано: «дурак ты, дурак, а еще часовой… Кто же это на часах кашляет? Ты бы еще граммофон завел».

— Честное слово? — удивляется Миша.

Дед лукаво улыбается и покрикивает на коня:

— Но! Шагай, симулянт! Я те…

— Кто же это записку писал? — ,не унимается Миша.

— А вот пойми…

— Не знаю.

— Ну, и я не знаю… Чудак ты… Чего глаза-то выкатил? Оробел? Гляди сюда: видишь этот межник? Отсюда, от курганчика, во-от до того места, где межник сворачивает, — это и есть твой участок. Вот тут и ходи. Ни одного чтоб тут постороннего человека не было. Понятно? Не послушают тебя — свисток давай. Я не услышу, — другой кто услышит. А теперь говори на совесть…

Дед грозно опускает брови.

— Куришь?

Миша даже руку поднял. Сказал честно:

— Не… Сроду я не курил. Ни разу.

— А ну, выверни карманы.

Миша выворачивает. Падают: записная книжка, карандаш и свисточек.

— Так, — еще строже говорит дед. — Чтобы спичек — ни-ни! Чтобы их никогда при тебе не было. А увидишь курящего — враз свисти. Фрр!.. Тревога! Понял?

И, не ожидая ответа, мягче:

— Посмотрю я, какой ты есть охранитель колхозного урожая… К первой звезде сменю.

Повернул дед коня и поехал обратно к стану.

…Миша один.

Ходит он взад и вперед по межнику. Ходит, посматривает и прислушивается. Чувствует, как весь наливается бодростью. Вдруг вспоминает вчерашний вечер, — как торжественно выбирали его «легкие кавалеристы». Как отчаянно колотилось сердце!

Уж так-то боялся, уж так-то боялся, что вдруг не выберут. А вот, теперь, когда пришел на пост, стало, пожалуй, не так-то весело. Думал — иначе оно как-то будет…

Высокой стеной стоит пшеница. Налетит ветерок — плавно закланяются колосья. Неуловимо звенит вокруг. Изредка выкрикивает где-то птица, изредка на дальней большой дороге нетерпеливо шумит грузовик…

Жарко, хочется пить.

Миша тянет непроизвольно руку к тяжелому колосу. Вдруг вспоминает: «Нельзя, это колхозное». Даже птицу, летящую к хлебу, он с криком вспугивает, взмахивая в воздухе шапкой.

Но все это не то… Разве так представлял он себе охрану полей? Он думал, что будет страшно… Глухая и темная ночь… Шорохи… Вот крадется кто-то… Сверкает в руках обрез… Тсс… Миша осторожно дает сигнал, но у врага чуткое ухо. Прыжок — и враг бросается на него. Миша ранен. Но и с глубокою раной в боку он ползет ему одному знакомою тропою… Ползет — и успевает дать знак об’ездчику. Враги пойманы. Но он, раненый, возвращается на свой пост и не покидает его. А потом… Зал… Собрание… Миша скромно сидит в углу… И вот его вызывают к большой трибуне…

— Э! — ловит себя Миша. — Разве ради славы я добивался попасть сюда?

…Вот уже час, как ходит он между душистыми стенами хлеба. Одиночество начинает томить его.

— Следующий раз приведу с собой двух-трех ребят. Веселей будет, — решает он.

А солнце легким, дрожащим шаром медленно падает на курган.

— Красиво! — с жадностью следит за закатом Миша. Ждет, когда солнце коснется земли и длинные тени вытянутся от колосьев. За курганом все в пламени небо. Червонным золотом подергиваются вдруг поля.

Но золото здесь непрочно. Его быстро с’едает синяя мгла. Закат тихо гаснет. Небо заботливо готовит звезды, но они еще не зажжены…

А пить сильно хочется.

— Дурной я, зачем ел соленое! — думает Миша. — Воду с собой надо брать в походную фляжку. В следующий раз не забуду.

Но не успевает он подумать об этом, как показывается силуэт незнакомого человека. Среднего роста, в больших сапогах, в серой помятой фуражке, человек вырастает перед ним неожиданно. Секунду смотрит на Мишу, а потом спокойно идет вперед.

— Стой! — кричит Миша. — Кто?

— А! — весело отвечает незнакомец. — Стража! Однако, быстро организовались. Я думал — когда это еще дело будет, а они уже, смотрите, на постах стоят. И повязки на руках красные, Молодцы! Добрый вечер, хлопец.