Молодинская битва. Риск - [156]
Кроме урочных добровольцами хоть пруд пруди. Воеводы не препятствовали, только когда сами стрельцы тоже предложили засучить рукава, князь Михаил Воротынский сказал решительное «нет»:
— Без вас обойдется. Вам нужны не усталые руки.
Уже вскоре повезли китаи к берегу речки, а Никифор Двужил и первый воевода Ертоула указывали для них места.
Татары как идут на противника? Если место позволяет, идут по пятисот в ряд. Плотно. Конь к коню. Ровность перед Рожаей-рекой, как и за ней, вполне годна для привычного удара. Есть место и для «чертова колеса», но вряд ли они станут его крутить, когда увидят китаи и засеку. И все же хорошо, если китаев хватит саженей на триста. Китаев хватило, а вот скоб оказалось маловато, повозками их не подопрешь, как в самом китай-городе, поэтому крепить стенку оцределили так: колья, толщиной в руку, вгонять поглубже в землю, благо она податлива, а к ним крепить скобами китаи. Когда скобы закончились, почесали ертоульцы затылки (русский мужик научен «при нужде есть калачи») и стали крепить ивовыми жгутами, продалбливая в плахах нужные отверстия долотами, и вновь дело пошло споро. Еще прочней плахи притягивались к кольям. Конечно, этот крепеж легко саблей перерубить, два-три взмаха хватит, но здесь китаям не насмерть стоять — отслужат они малую службу, пусть тогда татары их рушат.
С тыльной стороны к китаям притулили стволы деревьев, очищенные от веток и сучков, чтобы в горячке боя не споткнулся бы кто из стрельцов о них. Сами ертоульцы прикидывали, ловко ли будет не только стрелять, но и быстро заменяться, когда же все устроили как надо, принялись укладывать засеки вправо и влево от китаев. Но не обычные засеки из деревьев, положенных вершинами в сторону ворогов, а наваливали друг на друга и ели, чтобы убегать в лес стрельцам было укрытно и безопасно от стрел.
Управились засветло. Возвратились в гуляй-город, оставив лишь несколько засад на всю ночь.
К этому времени и стрельцы полностью подготовились к скоротечной схватке. Сам главный воевода проверил, не упущено ли что-либо, затем епросил мнение стрельцов, когда лучше им выйти на берёг Рожай: с вечера ли, либо с рассветом.
Нашлись ретивые:
— До заката выходить. Каждый себе место облюбует и подправит, если возникнет в этом нужда.
— Ишь ты, до заката. Ночь, выходит, не спамши. Есть ли в этом нужда, вот в чем недолга. Если нужно, пойдем, только, разумею, крымцы татями полезут ли? Такого ни в жизнь не случится.
Михаил Воротынский, послушав перепалку, поддержал большинство:
— На рассвете отслужит молебен настоятель походной церкви и — с Богом.
Едва посветлел на востоке небосклон, стрельцы поспешили к походной церкви, следом подошли и все воеводы во главе с князем Михаилом Воротынским. Даже Фаренсбах не погнушался православного молебна, пришел сам и привел с собой выделенных на берег арбалетчиков. Служба короткая, благословляющая на подвиг; молитвы ратников тоже короткие, хотя и горячие: «Спаси, Господи, и помилуй!»
Только стрельцы разместились по своим местам, так вот он — передовой ногайский тумен. Идет крупной рысью, чтобы, преодолев реку не снижая скорости, пустить коней намётом. Увидев же на берегу гуляй, натягивают первые ряды поводья. Что дальше делать, скажет либо темник, либо сам Теребердей-мурза.
Точно. Теребердей-мурза с двумя темниками выехал вперед, и начался совет. А стрельцы в это время возбужденно обменивались мнениями:
— Два тумена всего? Семечки!
— Ишь ты, семечки. Перелузгай двадцать тысяч. Язык опухнет.
— Язык — ничего. Животы бы не скрутило.
— Не каркай, — одернули несколько человек предрекателя. — Бог даст, животов не лишимся, а вон тех, ворогов, погладим знатно.
Заминка у ногайцев окончилась. Сейчас пойдут, набирая скорость, широким фронтом. Ловко станет сечь. Но что это? Выезжает вперед полусотня. Со щитами и пиками. За ней, тоже со щитами, чуток пошире ряд. Еще один ряд, еще… Что? Клин? Щитами железными прикрытый? Дроб не осилит железные шиты. Это не деревянные, кожей обтянутые. Это — харалужные! Попрут встречь огня за милую душу.
И тут команда от десятника к десятнику:
— Подсекать коней. Кучу-малу устраивать.
Очень разумно. Свалив ощетиненный клин, стреляй тогда по остальным без помехи. Благодать!
Взвыли корнаи, выворачивая душу, заверещали сурнаи, и рванулось устрашающее:
— Ур-ра-а-агш!
Подпускай поближе к берегу. Не спеши. Сжимай в кулак нетерпение. Еще чуть-чуть. Еще. Пора. Удар набата и — залп.
Он ли удачен, триболы ли пособили, куча-мала образовалась славная. Ржание покалеченных коней заглушало грозный боевой клич татарских всадников.
Первый ряд самопальщиков — вниз, второй ряд на его место и — залп. Сразу же — вниз, уступая свои позиции третьему ряду. А первый уже запыжил в стволы дробь и — на смену третьему.
Каленые же болты летели беспрерывно, легко пробивая татарские латы из толстой воловьей кожи.
Кажется, целую вечность противостоят нажиму ногайцев отважные стрельцы, на которых уже посыпался ливень стрел. Появились первые раненые и даже убитые. Кому посильно из раненых, оставался на своем месте, тяжелых начали уносить в лес.
Не ясно пока, чем окончится это короткое, но очень жестокое противостояние горстки против лавы; вряд ли татары сыграют отход, хотя надежда на это есть. Увы, не намерены отступать. Они уже в реке. Забурлила Рожая, покраснела от крови. Вот уже первые из первых выскакивают на берег, их, конечно, секут болты, но на место выбывших новые заступают. Не пора ли в лес? Главный воевода не велел стоять до живота своего.
Со времен царствования Ивана Грозного защищали рубежи России семьи Богусловских и Левонтьевых, но Октябрьская революция сделала представителей старых пограничных родов врагами. Братья Богусловские продолжают выполнять свой долг, невзирая на то, кто руководит страной: Михаил служит в Москве, Иннокентий бьется с басмачами в Туркестане. Левонтьевы же выбирают иной путь: Дмитрий стремится попасть к атаману Семенову, а Андрей возглавляет казачью банду, терроризирующую Семиречье… Роман признанного мастера отечественной остросюжетной прозы.
Второй том посвящен сложной службе пограничников послевоенного времени вплоть до событий в Таджикистане и на Северном Кавказе.
Самая короткая ночь июня 1941-го изломала жизнь старшего лейтенанта Андрея Барканова и его коллег-пограничников. Смертельно опасные схватки с фашистскими ордами, окружающими советских бойцов со всех сторон, гибель боевых друзей… И ещё – постоянно грызущая тревога о жене и детях, оставшихся в небольшом латвийском посёлке, давно уже захваченном гитлеровцами… А ветерану Великой Отечественной Илье Петровичу опасности грозят и в мирной жизни. Казалось бы, выхода нет, но на помощь бывшему фронтовому разведчику приходят те, ради кого он был готов отдать жизнь в грозные военные годы.
Тяжела служба на Дальнем Севере, где климат может измениться в любую минуту, а опасность поджидает за каждым углом. А тут ещё летят над приграничной зоной загадочные шары-разведчики… Но капитан Полосухин, старший лейтенант Боканов, капитан третьего ранга Конохов и их боевые друзья делают всё, чтобы исполнить присягу на верность Отечеству, данную ими однажды.
Известный историк Н.М. Карамзин оставил потомкам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, потомков святого Михаила Черниговского, уже давно пресекся в России, имя князя Михаила Воротынского сделалось достоянием и славою нашей истории».Роман Геннадия Ананьева воскрешает имя достойного человека, князя, народного героя.
Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война нашли свое отражение в новом романе Геннадия Ананьева, полковника, члена Союза писателей СССР. В центре внимания автора — судьбы двух семей потомственных пограничников. Перед читателем проходит целая вереница колоритных характеров и конфликтных ситуаций.Книга рассчитана на массового читателя.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.