Молодинская битва. Риск - [158]
Пушки и самопалы успели сделать лишь по одному залпу, а гуляй-город выпустил несколько тысяч всадников, которые начали сечь отступавших в панике ногайцев.
Победа! Еще одна! Ликуют ратники, ликует с ними и главный воевода, однако не слишком долго. У него — новая забота, новые трудные думы. Они уже о завтрашнем дне. Каким он будет? Наверняка навалится Девлет-Гирей еще большими силами. Если не всеми. Значит, не избежать сечи на покосном поле. В гуляй же отступать, если станет невмоготу.
Собрал воевод.
— С рассветом встанем на покосном поле. Чуть далее полета стрел от Рожай. Чтоб не поспособствовать крымцам в устройстве их каруселей, все самострелы в первые ряды. Как крымцы появятся на берегу, болтами их.
— Поле и без того не даст крутить круги, — заговорил воевода Одоевский. — Самострелы — дело хорошее. Пощипают крымцев еще до рукопашки, а нельзя ли, князь, огненный наряд из гуляя выставить. Не весь, понятное дело, но добрую половину.
— Дельно. Так и поступим. Выдели по сотне к каждой пушке. Чтоб когда до мечей дойдет, сопроводили бы пушкарей обратно в крепость. Сам гуляй-город полку Левой руки стеречь. Особенно с тылу опаску иметь. Дивей-мурза может любую каверзу выкинуть.
— Засады по оврагам посажу, — пообещал первый воевода полка князь Репнин. — Сотен по пяти.
— Нелишнее, — одобрил князь Воротынский. — Все остальное тоже изготовь. Сам убедись в ладности обороны. Изготовься и нас принять, если крымцы теснить станут.
Как предполагал Михаил Воротынский, завтрашний день решит судьбу многодневного противостояния, судьбу России, но он ошибался. К счастью. Ибо не устояла бы рать русская, пусти Девлет-Гирей, как ему и советовал Дивей-мурза, все свои тумены. Но хан крымский считал, что и половины сил вполне достаточно, чтобы побить неверных. Пнув сапогом Теребердея, который истекал кровью у его ног, оправдывая неудачу свою многочисленностью русских полков, Девлет-Гирей со злобным спокойствием повелел:
— Готовьте три тумена в помощь трусливым зайцам на русскую крепость из дощечек. Гяуров не может быть много!
Дивей-мурза пытался убедить хана, что ошибочно вновь посылать не все тумены на русских, но тот отрубил:
— Ханское слово твердо, как скала. Таков наказ великого Чингисхана!
Вот и вышло так, что татары численностью немного превосходили русских ратников.
Излюбленный маневр, когда передовые конники начинают кружить круги в десятках трех саженей перед строем изготовившейся к сече вражеской рати, отчего воины гибли не десятками, а сотнями, не обнажив даже мечей, крымцам не удался. Рушницы, самострелы и, главное, пушки колесные, стрелявшие не ядрами, а дробью, заставили крымцев изменить тактику и кинуться в атаку сразу. Сквозь тучи железных, кованых стрел, сквозь секущую дробь.
Они несли потери, а не русская рать.
И все же крымские тумены приближались стремительно. Русские полки ощетинились копьями, неся смерть первым смельчакам; но вот то в одном, то в другом месте прорывались сквозь лес копий самые ловкие, самые сильные, и рукопашная сеча начала набирать силу.
Необязательно быть современником тех событий, чтобы представить, сколько богатырей с той и с другой стороны обагрили кровью нежную зелень нескошенной травы. Упорная рубка не прекращалась до самого вечера. Никто не смог взять верх.
Беспристрастный итог этого упрямого противостояния подвел русский летописец: рать русская отошла в обоз, «а татаровья в свои станы».
Что даст следующий день? Новую сечу? Но как показал день минувший, она в лучшем случае тоже может не принести безоговорочной победы ни той ни другой стороне. Если же татар добавится? Да если еще намного?
У главного воеводы трещала голова. Ему предстояло и «приманку съесть, и в мышеловку не угодить».
«Пора, видать, повторить Боброка…»
Великий риск. Чтобы удар сбоку имел решающую силу, нужно, при такой великой разнице в численности войск, не только использовать полки Правой руки и Передовой, как замысливалось первоначально, ибо этого, как теперь понимал Воротынский, не хватит, чтобы изменить ход сечи — удар не станет весьма ощутимым для крымцев. Для большего успеха лучше вывести из гуляй-города Большой полк и полк Левой руки. Но загвоздка в том, смогут ли наемники и казаки настолько долго удерживать гуляй, чтобы крымские темники задействовали все свои тумены. Потеря-же гуляй-города — это полный крах.
«Позову порубежников в гуляй. Оставлю самую малость их лазутить, остальных — сюда. Знатные они ратники. Может, ертоул привлечь? Посоху тоже? Посошники и ертоульцы топорами мастаки орудовать. Но прежде пусть пару вышек для костров поставят».
Гонцы понеслись к порубежным воеводам с приказом князя этой же ночью прибыть всем в гуляй-город для его обороны, оставив лишь малые лазутные группы.
Следом за первыми гонцами — посланцы к князьям Хованскому и Одоевскому, чтобы поспешили те самолично к главному воеводе на совет. Однако прибытия их князь Михаил Воротынский ждать не стал и позвал к себе начальника наемников Юргена Фаренсбаха, атамана Черкашенина, воевод большого огненного наряда и гуляй-города Коркодинова с Сугорским, а также первого воеводу Ертоула.
Со времен царствования Ивана Грозного защищали рубежи России семьи Богусловских и Левонтьевых, но Октябрьская революция сделала представителей старых пограничных родов врагами. Братья Богусловские продолжают выполнять свой долг, невзирая на то, кто руководит страной: Михаил служит в Москве, Иннокентий бьется с басмачами в Туркестане. Левонтьевы же выбирают иной путь: Дмитрий стремится попасть к атаману Семенову, а Андрей возглавляет казачью банду, терроризирующую Семиречье… Роман признанного мастера отечественной остросюжетной прозы.
Второй том посвящен сложной службе пограничников послевоенного времени вплоть до событий в Таджикистане и на Северном Кавказе.
Самая короткая ночь июня 1941-го изломала жизнь старшего лейтенанта Андрея Барканова и его коллег-пограничников. Смертельно опасные схватки с фашистскими ордами, окружающими советских бойцов со всех сторон, гибель боевых друзей… И ещё – постоянно грызущая тревога о жене и детях, оставшихся в небольшом латвийском посёлке, давно уже захваченном гитлеровцами… А ветерану Великой Отечественной Илье Петровичу опасности грозят и в мирной жизни. Казалось бы, выхода нет, но на помощь бывшему фронтовому разведчику приходят те, ради кого он был готов отдать жизнь в грозные военные годы.
Тяжела служба на Дальнем Севере, где климат может измениться в любую минуту, а опасность поджидает за каждым углом. А тут ещё летят над приграничной зоной загадочные шары-разведчики… Но капитан Полосухин, старший лейтенант Боканов, капитан третьего ранга Конохов и их боевые друзья делают всё, чтобы исполнить присягу на верность Отечеству, данную ими однажды.
Известный историк Н.М. Карамзин оставил потомкам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, потомков святого Михаила Черниговского, уже давно пресекся в России, имя князя Михаила Воротынского сделалось достоянием и славою нашей истории».Роман Геннадия Ананьева воскрешает имя достойного человека, князя, народного героя.
Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война нашли свое отражение в новом романе Геннадия Ананьева, полковника, члена Союза писателей СССР. В центре внимания автора — судьбы двух семей потомственных пограничников. Перед читателем проходит целая вереница колоритных характеров и конфликтных ситуаций.Книга рассчитана на массового читателя.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.