Молодёжь России: «No Future»? - [8]
Молодежи ханжески говорят: «Да-да, мы понимаем твои тяжкие проблемы, вот тебе, страдалец, «кислота», вот тебе, бедняга, презерватив, вот тебе понятный даже идиоту триллер или «ужастик», вот тебе максимально облегченные учебные программы, вот тебе ширпотреб, вот тебе право на субкультуру, вот тебе попса (упаси боже, никакого социального рока — это уже было, это политически опасно!), вот тебе прокладки «carefree», вот тебе «марс» и «сникерс» — «делай что хочешь», «надо жить играючи!». Только оставайся вот таким: необразованным дураком-потребителем, а мы тебя будем хвалить, поддерживать и всем говорить, что такое состояние — единственно возможное. «Дурака лелеют, дурака заботливо взращивают, дурака удобряют… Дурак стал нормой, еще немного — и дурак станет идеалом, и доктора философии заведут вокруг него восторженные хороводы. А газеты водят хороводы уже сейчас. Ах, какой ты у нас славный, дурак! Ах, какой ты бодрый и здоровый, дурак! Ах, какой ты оптимистичный, дурак, и какой ты, дурак, умный, какое у тебя тонкое чувство юмора, и как ловко ты решаешь кроссворды!.. Ты, главное, только не волнуйся, дурак, все так хорошо, все так отлично, и наука к твоим услугам, дурак, и литература, чтобы тебе было весело, дурак, и ни о чем не надо думать… А всяких там вредно влияющих … скептиков мы с тобой, дурак, разнесем (с тобой да не разнести!)…»[22].
Сегодня постоянно слышишь и читаешь сетования на «аполитичность молодежи». Да, молодежь (даже наиболее образованная часть — студенчество) в массе своей социально пассивна и аполитична. А какой еще она может быть, если ей методично навязывается потребительская модель жизни? Потребитель, разумеется, социально пассивен и аполитичен. Для него вся «политика» вытесняется в экран телевизора, превращается в часть того, что Ги Дебор называл «обществом зрелища». Причем весь «взрослый мир» (включая оппозицию) фактически приветствует такое развитие событий, дружно восхваляя «гражданское общество». Между тем, «гражданское общество» — это вовсе не общество социально активных граждан, как по недоразумению (дезориентированные самим термином) думают наши политические деятели, «гражданское общество» — это общество обывателей. А обыватель в принципе аполитичен.
Но даже и наиболее активная часть молодежи оказывается вынужденно аполитичной. О какой политической активности может идти речь в стране, где вся политика превращена в «борьбу под ковром в Кремле», где, как очевидно любому, все политические изменения находятся на кончике пера президента, а если ты попробуешь проявить политическую «инициативу снизу» — ответом тебе будет омоновская дубинка?
И вообще, в последние годы наш «политический класс», насквозь коррумпированный, удивительно алчный, погрязший в скандалах (от балаганных до уголовных) сформировал у нормального человека отвращение к себе. По правилам той «политики», которая предлагается официально, естественно, молодежь играть не хочет. Другие же правила — «незаконны» и влекут за собой репрессалии.
Говоря об аполитичности молодежи, мы имеем дело в реальности с двумя одновременно существующими формами «отказа от политики» — во-первых (к сожалению, в большинстве), с обычной обывательской аполитичностью, а во-вторых, с бойкотом политики в той форме, в какой она навязывается молодежи. Второе — это уже вариант политического выбора.
Аполитичность молодежи — это лишь часть более общего явления, которое можно назвать «конфликтом поколений». Официально у нас его нет. В советский период тоже «не было». Реальный молодой человек — хиппи, рокер или шпана (в данном случае неважно) — рассматривался советской официальной пропагандой как случайный «вывих», а «нормой» считался полностью лишенный всех признаков молодости зализанный и рано полысевший комсомольский деятель — карьерист и приспособленец. Но все же вне стен райкомов комсомола и интервью в программе «Время» «взрослый мир» и молодежь говорили хотя бы на взаимопонятном языке.
Сегодня нет и этого. Многие ли даже из нестарых (35-летних, скажем) людей понимают, что такое «таска», «гонщик», «ганжа» или, скажем, «козлить»?[23]
В принципе, в обществе должен поддерживаться некий диалог поколений (пусть даже в форме спора). В России сегодня «отцы» и «дети» не общаются и не слышат друг друга. Они говорят на разных языках, смотрят разные фильмы, слушают разную музыку, читают разные тексты (если вообще читают).
«Дети», собственно, ни о чем не спрашивают «отцов», а «отцам» и некогда отвечать (они «бабки заколачивают»), и нечего ответить (прежние ценности — наследие «советской цивилизации» — они поспешно отвергли и оплевали, а новых в развернутой форме не приобрели, да, собственно, в повторно капитализируемой России эти ценности не могут играть прежней социальной роли, ибо теперь это ценности отрицания, то есть оппозиционные ценности).
Конфликт поколений фактически создавался руками взрослых — тогда, когда ставилось под запрет воспитание, тогда, когда разрушалась система молодежного досуга, внешкольного образования и воспитания, рекреационная система. Вся эта система (начиная с «дворцов пионеров», детских библиотек и клубов и кончая пионерскими лагерями, самодеятельными студиями и даже ДОСААФ) в принципе была социальным институтом, при помощи которого молодежи передавалось как общественное знание, так и система культурных ценностей. Разрушив этот институт, «взрослый мир» превратил в «коллективного воспитателя» Голливуд, захвативший вчерашние клубы по интересам и превративший их в видеосалоны, и Уголовный мир, переоборудовавший спортивные залы в базы тренировок своих боевиков. Соответственно, идеалом для молодежи должен стать человек с пистолетом — либо герой триллера, либо «вор в законе» (отечественный кинематограф, впрочем, уже успешно соединил в одном образе эти две фигуры).
