Молодая кровь - [46]

Когда Ричарду исполнилось семь лет, родители надумали купить дом. Неважный это был дом — старомодный каменный особнячок, запущенный еще с тех времен, когда в нем жили состоятельные белые, а позднее весь расшатанный проходившей под ним подземной железной дорогой. Вечно надо было что-то чинить, ремонтировать, приколачивать. По воскресным вечерам у Майлзов собирались негры — черные, коричневые, желтые; пили кофе с пирогом, а иногда вино домашнего приготовления и, словно революционеры, вели опасные разговоры об американском правительстве, о том, что белые захватили всю власть в стране. Больше всех разглагольствовал сам Чарльз Майлз. Ни один из гостей не был уроженцем Севера. Все они съехались в Нью-Йорк из разных штатов: из Южной Каролины, Джорджии, Миссисипи; из Тринидада, с острова Барбадоса и Из других южных городов и местечек. Чарльз Майлз никогда не упускал случая похвастать перед гостями сыном и нередко ради этого будил его среди ночи.

— Оставь ты его в покое! Дай ребенку поспать! — просила жена. Клара Джонсон Майлз была красивая, осанистая женщина, родом из Южной Каролины,

В заплатанной пижаме мальчик стоял перед взрослыми и, сердясь на отца, тер глаза кулаком.

— Ну-ка, прочти геттисбергскую речь,[9] — приказывал отец.

Дрожащий, полусонный ребенок стоял, не понимая, для чего это отцу понадобилось его мучить, и пытался припомнить первые слова речи.

— Читай, сынок! Джентльмены хотят тебя послушать. Это же недолго! А потом сразу пойдешь спать. Он читает, как взрослый, — пояснял отец гостям. — Ну-ка, Ричард Вендел, давай все до конца!

И Ричард Вендел Майлз, запинаясь, со слезами, застывшими в сонных светло-карих глазах, сердито читал на память всю эту длиннейшую речь,

— А теперь марш в постель, сынок! Ну, что я вам говорил? Ведь как все помнит! А послушали бы вы его днем!

Иногда вместе с гостями сидела и Клара — единственная женщина среди них — и слушала, что говорят мужчины о положении негров на Севере и на Юге; как славословят Фредерика Дугласа, и как одни хвалят Маркуса Гарви,[10] а другие ругают Маркуса Гарви; и как одни хвалят Букера Вашингтона,[11] а другие ругают Букера Вашингтона.

Клару это сердило, и она вымещала свой гнев на гостях — иммигрантах из Вест-Индии,

— Пустая болтовня! — говорила она, — Вы, негры, должны были бы каждый день ездить на Бедлос-айленд и целовать Статую свободы! Если здесь все так уж плохо, почему вы не возвращаетесь к себе в Вест-Индию? Вы же британские подданные! Да вы еще никогда так хорошо не жили, как сейчас!

Удивленно и обиженно глядя на Клару, гости меняли тему разговора, но через несколько минут возобновляли ее, только на этот раз ругая заодно и проклятых, злых англичан.

Когда Ричард учился в восьмом классе, он однажды принес домой табель, в котором стояло пять отличных оценок и одна хорошая. Отец посмотрел на него с гордостью, но все же покачал головой.

— Сын, ты мало стараешься! Надо бы поднажать! Как это ты мне приносишь «хорошо» по истории?

Другой раз, за обедом, в перерыве между двумя службами, Чарльз Майлз сказал, пристально глядя на сына:

— Запомни, мальчик, одно: что бы ты ни делал, делай это лучше, чем остальные. Если надо копать канаву, копай лучше всех; даже если играешь в кости, ты и в этом должен быть первым!

Когда Ричарду исполнилось тринадцать лет, Большая Ложа Гарлема[12] объявила конкурс на лучшего оратора среди негритянских школьников. Победителю была обещана годичная стипендия в высшем учебном заведении. Чарльз Майлз записал сына на конкурс. Каждый вечер, отработав в двух местах, он муштровал своего ненаглядного первенца:

— Не произноси горлом. Звук должен идти отсюда, из диафрагмы. Вот так, хорошо, повтори снова первую строку!

И так без конца, пока не вмешивалась мать:

— Отпусти бедного мальчика в постель, дай ему выспаться! Ты забыл, что ему надо утром в школу! Если ты решил себя убить, неужели нужно и его тащить с собой в могилу?

— Клара, но ведь я желаю ему добра! — В маленьких глазках отца сквозила глубокая обида: «Не понимают! Придираются!»

Зима в том году была суровая, и жить в доме Майлзов было все равно что на улице. Подземная железная дорога так расшатала дом, что ветер беспрепятственно разгуливал по комнатам. Примерно за неделю до конкурса Чарльз Майлз, придя с работы и усевшись ужинать, поглядел на сына, читавшего в углу кухни. Усталые глаза отца повеселели.

— Ну, как дела, мой Ричи?

Стараясь скрыть раздражение, мальчик оторвался от книги.

— Все в порядке, отец. — Но вдруг у него запершило в горле, и он кашлянул.

— Что с тобой, Ричард? Это ты сейчас кашлял?

— Да, я.

Отец бросил вилку и выскочил из-за стола.

— Господи, не может быть! Ты болен, сын?

— Да нет, все в порядке. Только немножко саднит в горле.

Его тотчас начали лечить, уложили в постель и отменили в этот день тренировку. Но на другой день отец сидел у постели мальчика и репетировал с ним его речь, и на третий день тоже. На четвертый он спросил Ричарда, как тот себя чувствует.

— Гораздо лучше, — ответил мальчик.

— Ты правду говоришь? — обрадованно переспросил Майлз и поднял больного сына с постели. Целый час мальчик повторял речь, пока, наконец, у него не закружилась голова. Майлз почувствовал на себе негодующий взгляд жены; он обернулся к ней и не заметил, как Ричард соскользнул со стула на пол.