Молнии в ночи - [59]

— Вам лучше знать, о ком.

— Гляди, — пригрозил Буриходжа. — Бог накажет тебя за твою дерзость!

— Хватит вам о боге. И так уж превратили наш дом в мечеть.

Халниса-хола, наконец, не выдержала, вмешалась в спор:

— Сынок, как ты с отцом разговариваешь? Повелся, видно, с дурными людьми, совсем потерял уважение к старшим.

— Люди вокруг меня замечательные, — Алиджан кивнул на Буриходжу. — Не чета ему.

— А я, значит, для тебя уже плох? — Буриходжа попытался придать своему вопросу язвительность, но губы его дрожали от злости.

— Вы… — Алиджану припомнились слова брата. — Вы — рассадник невежества.

— Да как ты смеешь, болван! — взвизгнул Буриходжа.

— Верно. Был я болваном. Задурили вы мне голову. Спасибо добрым людям — глаза мне открыли. Я вижу: вам не уважение мое нужно, а мое жалованье!

— Да пропади пропадом твои деньги и ты вместе с ними!.. Видеть тебя больше не желаю, сын, проклятый отцом!

Алиджан поднялся, сверху вниз, с угрозой, посмотрел на Буриходжу:

— Вы прах моего отца не тревожьте! Он бы меня сейчас похвалил, а не проклял.

Буриходжа тоже вскочил. Он прыгал перед пасынком, как мышь перед великаном:

— Шайтан!.. Нечестивец!.. Безбожник!..

Алиджан улыбался, спокойно, насмешливо:

— Ну, еще покричите. Хоть из кожи вон вылезьте, а всякому невежеству скоро крышка. И бог вам не поможет!

Халниса-хола умоляюще простерла к нему руки:

— Сынок! Одумайся! Разве так говорят отец с сыном? Не дай бог, еще услышит кто-нибудь… Уступил бы отцу. Гнев-то плохой советчик, приходит гнев — уходит разум.

— Ладно, мама. Молчу.

Алиджан стоял напротив отчима крепкий, уверенный в себе. Буриходжа втянул голову в плечи…

XXXIX

Простоять семь часов подряд возле пышущей жаром печи — дело не легкое. Но Алиджан, стоило ему только приблизиться к печи и приступить к работе, чувствовал облегчение. Все его душевные тревоги словно перегорали в пламени, бьющемся в вагранке. Он напряженно следил за этим пламенем, и мысли его были заняты лишь работой. К концу смены Алиджан уставал так, что подгибались колени, ныло все тело… Он принимал душ, и простая эта процедура оказывала на него волшебное действие: он сам себе казался легким, как перышко. Когда он рассказал о своих ощущениях Андрею Андреевичу, тот внимательно на него посмотрел и с удовлетворением произнес:

— Добрый признак, сынок. Выходит, нашел свое место в жизни. Теперь, Алиджан Дустматович, все у вас пойдет, как по маслу.

Мастер прибавил к его имени имя отца, — и в душе Алиджана все запело от радости и гордости. Он продолжает дело отца, отец живет в нем, в Алиджане, простом рабочем парне…

После стычки с Буриходжой Алиджан тоже успокоился только возле своей печи. Он работал, а сам пристально наблюдал за действиями Андрея Андреевича. Старый мастер поднялся по лесенке к вершине печи, тщательно все осмотрел, снова спустился вниз, к пульту управления. Магнитный кран, повинуясь его приказу, подал к печи куски чугуна, бросил их в вагранку. Печь загрузили коксом и опять чугуном. Андрей Андреевич включил газ. Разбрасывая искры, полыхнуло яркое пламя. В печи загудело, забулькало, как в самоваре. Андрей Андреевич приготовил огнеупорную глину, острый лом — все он проделывал спокойно, не торопясь, каждая операция была точно рассчитана. Вынув из кармана спецовки часы, он взглянул на них, удовлетворенно кивнул и, достав кисет с табаком, свернул самокрутку, закурил. И тут же, словно вспомнив о чем-то, направился к Алиджану, засыпавшему песком формы.

— Сынок, тебя директор просил зайти. После смены.

— Зачем? — с беспокойством и недоумением спросил Алиджан.

Старый мастер пожал плечами:

— Не знаю…

Весь остаток дня Алиджан ломал голову: зачем это он понадобился директору?

Оказалось, что причиной неожиданного вызова был… Буриходжа. После столкновения с пасынком он ушел домой, зеленый от злости. Долго думал: как бы насолить Алиджану. А на другой день, осененный счастливой мыслью, поспешил на завод. Сначала он наведался в бухгалтерию, осторожно разведал, сколько зарабатывает Алиджан. Потом направил свои стопы прямо в кабинет директора завода. Директор принял старика с почтительным уважением, усадил напротив себя, приготовился слушать. Буриходжа сразу взял быка за рога:

— У вас тут работает Алиджан Дустматов?

— А, новенький! — улыбнулся директор. — Как же, знаю. За него ходатайствовали уважаемые люди…

Буриходжа лицемерно вздохнул:

— Видать, всем сумел пустить пыль в глаза! — и, заметив на лице директора недоумение, поспешил объяснить. — Алиджан — мой сын. Неблагодарный сын!.. Уж как мы с матерью его пестовали, старались человека из него сделать. А он поступил на завод, погнавшись за длинным рублем, и позабыл о родителях… — кинув на директора быстрый, испытующий взгляд, он вытащил носовой платок, вытер слезу. — Мне уж за семьдесят, и мать у него старуха… — в голосе Буриходжи дрожали слезы, хотя речь лилась гладко, кругло. — А сын вместо того чтобы помогать нам, на старости лет, прокучивает деньги в чайханах. Налижется водки, и в драку… Вся махалля от него стонет! — неожиданно он ринулся в атаку. — Так-то вы воспитываете молодежь?

— Постойте, постойте… — директор потер висок. — Непохоже что-то, чтобы парень так себя вел. Говорят, водились за ним грешки, да это дело прошлое. За него коллектив взялся.