Молнии в ночи [Авторский сборник] - [36]

— Здравствуйте. Мама послала меня получить деньги за кислое молоко.

Буриходжа не пошевелился. Не отрываясь от книги, недовольно переспросил:

— Какие еще деньги?

— За кислое молоко… И сказала, чтоб вы вернули крынку.

— Крынка возле арыка. Забирай ее и уходи. Передай матери — я молился, чтобы у нее всегда было вдоволь кислого молока!

Мальчик растерянно посмотрел на Буриходжу и ушел. Но только Буриходжа слез с подушки, как заявилась Халниса-хола. Он вздрогнул, словно его застали на месте преступления; припав к подушке, обхватил ее обеими руками. Халниса-хола засмеялась:

— Что это вы с грязной подушкой обнимаетесь? Да оторвитесь от нее, чтоб ей остаться без хозяина!..

Буриходжу покоробило, но он смолчал, хмуро глянул на жену, усевшуюся напротив, и принялся вполголоса читать длинную молитву. Бормоча заклинания, он дул то на себя, то на Халнису-хола, то на подушку. Закончив молитву, ворчливо обратился к жене:

— Расспрашивал я о твоем старшем. Говорят, хорошо зарабатывает. По двести червонцев в месяц! Он завистливо вздохнул. — Подумать, двести червонцев!.. Куда только он девает такую уймищу денег? Нет, чтоб вспомнить о родителях… Ко мне и глаз не кажет. Хоть бы кто сказал ему, что заводов много, а вот где он найдет другого отца и мать? Да… Двести червонцев!

Вид у Буриходжи был совсем убитый.

IX

Валиджан знал, что Буриходжа жалуется на него каждому встречному и поперечному. Одним говорил, что это, мол, жена Валиджана заставила мужа порвать с родителями, другим — самого Валиджана изображал бессердечным эгоистом: мать и отец для него ничего не жалели, растили, пестовали, а он, как только начал прилично зарабатывать, бросил их на произвол судьбы… Буриходжа охотно распространялся на эту тему и перед соседями, и в чайхане перед незнакомыми людьми.

Когда Валиджану передавали слова отчима, он только стискивал зубы, но не давал воли своим чувствам.

Ведь все, в чем обвинял его Буриходжа, было злобным наветом. Это сам отчим после женитьбы Валиджана так к нему и не заглянул ни разу. Мать зашла однажды, но не пробыла и часу. Иногда наведывался Алиджан, но после недавней ссоры и он перестал навещать брата.

Уж неделя прошла, как они поссорились… Тяжело было на душе у Валиджана. Только жена да работа отвлекали его от невеселых мыслей.

Утром, отведя детишек в детский сад, Валиджан и его жена, Кимьяхон, — направились каждый на свою работу. Валиджана, как только он попадал на заводской двор, охватывало какое-то нетерпение, он прибавлял шагу, чуть не бежал, перепрыгивая через валявшиеся на земле трубы, горки металлолома. А когда входил в литейный цех и снова окунался в поток знакомых звуков — несмолкаемо гудели станки, шумело пламя в печах, — то мгновенно успокаивался, весь как-то подбирался, подтягивался…

Вот и сейчас, надев спецовку и кепку с синими защитными очками, Валиджан внимательно осмотрелся, подошел к мастеру Андрею Андреевичу и деловито принялся помогать ему, сразу, сходу включившись в привычный рабочий ритм.

Они наполнили расплавленным металлом небольшую форму, отправили пробу в лабораторию. Валиджан подбавил в вагранку газа — взлетели огненные брызги, — внутри вагранки чугун булькал, словно кипящий бульон.

Спустя несколько минут Валиджан взглянул на часы, поспешил к телефону:

— Экспресс-лаборатория? Почему не сообщаете результаты? Нет, не десять минут, а больше. Что?.. А нам каждая минута дорога. Вы отвечаете даже за секундное опоздание! Да-да. Так какой состав? Углерод — тридцать восемь, марганец — двенадцать, фосфор… Так. Спасибо.

Он вернулся к печи, стал через очки пристально наблюдать, как плавился чугун. Раздался звонок — это сигналил машинист крана. Валиджан задрал голову. Кран висел прямо над ним, машинист, высунувшись, сделал жест, будто перерезал на руке набухшую вену — это означало, что прекратилась подача доломита. Валиджан выбежал из цеха. Не прошло и пяти минут, как прикатила вагонетка с доломитом. Андрей Андреевич одобрительно кивнул: молодец, оперативно действуешь!

Через пятнадцать минут из летки в большой ковш полилась огненная струя расплавленного чугуна — словно яркая, четкая и живая радуга протянулась от печи к ковшу.

Подошел главный мастер, коротко объявил:

— Час двадцать минут. Здорово!

— Сократим срок плавки и до одного часа, — пообещал Андрей Андреевич, не отрывая взгляда от радуги-струи, брызжущей веселыми искрами. — За это бьемся. И добьемся! — он посмотрел на Валиджана. — Верно?

Валиджан чуть наклонил голову: верно!

А огнедышащая печь ярилась, ревела… Казалось, люди схватились с могучим, огромным львом: тряся рыжей взлохмаченной гривой, он с угрожающим рыком готовился к прыжку и отступал, утихомиривался, повинуясь воле человека, а потом, снова рыча, пытался на него наброситься, сбить ударом мощной лапы…

Но человек оставался полновластным хозяином дикого зверя — огня. Человек мог обуздать яростное пламя. Как Валиджан когда-то…

Давно это было, в конце войны. В цехе установили вторую печь. Собралось много народу. В новую печь завалили металлолом, на боевую вахту встали старейшие мастера, русские сталевары Иван Кузьмич и Андрей Андреевич. И плечом к плечу с ними — узбек, совсем юноша, худенький, среднего роста, — Валиджан. Взоры людей, окружавших печь, были прикованы к этим трем… Все напряженно следили за каждым их движением.