Молнии в ночи [Авторский сборник] - [31]

Взгляд Валиджана невольно задержался на старой фотографии, висевшей на стене, напротив дивана. На фото — братья, Али и Вали, босиком, в одних трусиках. Одному три года, другому восемь. Видна рука, поддерживающая Али, — отцовская рука… Давно это было, в тридцать первом году, но Валиджан запомнил день, когда они фотографировались, и сейчас ему даже показалось, что он слышит звон колокольчика, которым потряхивал фотограф. Был какой-то праздник, надрывались сурнаи, дети, дорвавшись до мороженого, с наслаждением облизывали сладкие ложечки. И у него с Али губы в мороженом.

Да, давно это было… Тогда и Ташкент-то выглядел не так, как теперь. Ныне это город многоэтажных домов, прямых и широких улиц. Когда пролетаешь над ним в самолете вечером, не налюбуешься на море огней внизу, а днем радуют глаз новые жилые кварталы, лес фабричных труб, зелень, цветы, искристые фонтаны.

Прежде по обеим сторонам узких извилистых проулков уныло тянулись высокие и низкие дувалы, глинобитные мазанки. Горожане в сумерках брели по закоулкам с фонарями в руках, летом — глотая пыль, зимой — увязая в грязи. Солнце здесь светило тускло. Видно, в этой сумрачной тесноте и родилась пословица: в домах, куда редко заглядывает солнечный луч, частый гость — табиб. Тут, и правда, полным полно было всяких знахарей, лечивших заклинаниями, — кашлянет раз, а сдерет три шкуры! Особой алчностью отличались ишаны и домуллы. Они разъезжали на ишаках, и если их кто приветствовал, то не успевали они и слова молвить в ответ, а уж ишаки замирали, как вкопанные: привыкли к тому, что их хозяева, в погоне за наживой, останавливались чуть не у каждого дома.

Канули в вечность те времена…

Валиджан смотрел на фотографию, вспоминал свое детство.

Как рассказывала Халниса-хола, он совсем маленьким тяжело переболел корью и рос слабым, хилым. У него и сейчас какой-то болезненный вид. И ростом Валиджан не вышел, куда ниже младшего брата. Но зато мать нахвалиться не могла его послушанием и старательностью. Отца они потеряли рано. Валиджан помогал матери по хозяйству, а в свободное время гулял с братишкой, посадив его на закорки.

В школе Валиджан увлекся фотографией: приобрел дешевый фотоаппарат и иногда на целый день закрывался в затемненной комнате. Не осталось никого из близких, кого бы он не сфотографировал. На стене до сих пор висит фотопортрет отца — Вали сам его увеличивал. Правда, изображение на портрете получилось чуть расплывчатым, но все равно Вали дорожил им больше, чем всеми другими своими снимками.

Один из снимков он принес в редакцию пионерской газеты, и с тех пор стал ее постоянным юнкором. Иногда он сочинял стихи, одно из его стихотворений, «Весна», было напечатано в газете — в тот день Вали готов был лопнуть от гордости! У него и сейчас хранилась эта газета, пожелтевшая от времени…

Он расхаживал по махалле с независимым видом: на шее алый галстук, фотоаппарат перекинут через плечо. Соседи звали его «крохой журналистом».

Когда Валиджан перешел в старшие классы, его назначили пионервожатым, и он целыми днями пропадал в школе.

Умер отец. В доме появился Буриходжа… Валиджан сразу его невзлюбил и не упускал случая напомнить, что Буриходжа им не отец, а дядя, амаки. Буриходжа пытался взять его лаской, но как только он попробовал учить мальчика молитвам, проповедовать шариат — Вали встал на дыбы. Буриходжа смекнул, что этот орешек ему не по зубам. И всю свою ласку и заботу перенес на Алиджана: брал его с собой в мечеть, на намаз-джума,[31] всячески баловал, стараясь вызвать ревнивую зависть в Валиджане, но того это совсем не трогало. И Буриходжа стал платить пасынку за неприязнь неприязнью.

В годы войны их семья бедствовала, как и весь народ. Все тогда жили одной мечтой, одним стремлением: приблизить победу над фашизмом!

Как-то Валиджан узнал, что неподалеку от них, на городской окраине, на пустыре, заросшем густым кустарником и сорняками, решили разместить эвакуированный с Украины машиностроительный завод. И верно — вскоре там появились люди, они очищали пустырь, засыпали гравием топкие подходы к нему. Райком комсомола обратился к старшеклассникам с призывом: помочь строительству! Валиджан забросил свой фотоаппарат и стал работать на строительной площадке: таскал кирпичи, замешивал цемент. Начало прибывать оборудование. Юноша с восхищением разглядывал огромные ящики с машинами и станками. Когда вырос первый заводской корпус, специалисты — рабочие и инженеры разных национальностей — принялись монтировать цехи. Одетые во что попало, уставшие, они трудились не за страх, а за совесть, не страшась ни холода, ни голода. Порой обед заменяла им затяжка едкой махорки — курево немножко прибадривало. Монтаж первого корпуса закончили быстро. Цехи один за другим вступали в строй. Валиджан остался на заводе, выучился на сталевара и уж так старался — с утра до позднего вечера не отходил от плавильной печи.

С завода Валиджан ушел в армию. Закончил в Пензе школу минометчиков, — и на фронт. Провоевав месяца три, с тяжелым ранением попал в госпиталь. Подлечился. И снова фронт.

А после войны Валиджан вернулся на завод. До сих пор стоит у вагранки, предав полному забвению увлечения мальчишеских лет: стихи, фотографию. Но он не жалел, что судьба его сложилась так, а не по-иному, он любил свой завод и свою «горячую» профессию.