Молитва за отца Прохора - [85]

Если бы вы были там, доктор! Если бы вы видели и слышали, что там происходило! По лицам людей текли слезы, слова застревали в горле. Из церкви вышел священник и, узнав, кто мы, благословил нас, а мы целовали ему руку. Живана, совсем изнемогшего, отвели в Святосавский дом. Тот священник, старейшина храма, оказал нам большую честь – приказал бить в колокола. Раздался перезвон с церковной колокольни, волнующий, незабываемый момент!

Простите, доктор, что слезы и сейчас у меня на глазах. Каждый раз при этих воспоминаниях волнуюсь и сердцем, и душой. Тут же предприняли все, чтобы позаботиться о нас. К Живану пригласили доктора, и он забрал его в больницу. А нас с Обреном буквально рвали на части, все хотели нас принять в своем доме. Мы остановились у семьи Янковичей, прекрасных, дивных людей. Они расспрашивали нас о Маутхаузене и сделали все, чтобы мы поскорее восстановили силы. В нашу первую ночь в Сентендре меня посетила во сне пресвятая Мария Огненная и сказала: «Береги голову отца от безбожных людей». Только это сказала – и исчезла. Тогда я не понял ее слов, а когда понял, было, к сожалению, слишком поздно, ее предсказание полностью сбылось.

Когда наши хозяева увидели череп моего отца и узнали, что он тридцать лет пролежал в могиле лагеря Ашах, они были глубоко потрясены. Как раз в этот день, тридцатого июля, одна из церквей города праздновала пресвятую Марию Огненную, нас пригласили присутствовать. Памяти моего отца была оказана особая честь, по воле главы этого храма во время службы голова Никодие Варагича, крестьянина из Драгачева, лежала рядом с крестом на святом алтаре.

В церкви было много верующих. Узнав, что я и сам из рядов священнослужителей, меня включили в церковный хор. Во время службы прозвучали слова за упокой души моего отца: «Вечная память брату нашему Никодие и всем сербам, пострадавшим от руки неприятеля». Я был этим весьма горд.

Но тут опять нас поджидало горе. Несмотря на все старания доктора, состояние Живана резко ухудшилось. Кровотечение усилилось, он терял сознание. Через два дня он отдал душу Господу. Его похороны стали настоящим событием для маленького сербского города далеко на севере от отчизны. Иеромонах отец Савва, старейшина храма, приказал служить отпевание в самой большой из всех городских церквей, в главном соборе. Иеромонах лично проводил богослужение при участии большого числа священников, которые в тот день приняли и меня в свои ряды. Храм был заполнен народом, гроб с телом покойного стоял перед алтарем. И под пение хора все молились за упокой души брата своего, серба, прибывшего из далекого места людских страданий и упокоившегося здесь, среди них.

Я, доктор, насколько был опечален смертью товарища, настолько же был горд, что все происходящее делается в его честь. Множество людей молилось за его душу, множество рук держало зажженные свечи. Слова иеромонаха и хора: «Господи, помилуй душу брата нашего Живана…» проникали мне в самое сердце.

После отпевания гроб с телом вынесли из храма, и вновь зазвонили колокола не только собора, но и всех церквей в городе. Такую честь наш Живан и во сне не мог увидеть. Звон сербских колоколов в далеком чужом мире поднимался в небеса и растекался по всей Паннонской равнине. Случайный человек мог бы подумать, что хоронят какого-то сановника или знаменитость, а не простого крестьянина из глухого сербского села.

Похоронная процессия тронулась. Ее возглавляли три священника, затем шла погребальная повозка с гробом, рядом с ней девушка несла кутью, а юноша могильный крест, затем двигалась колонна мужчин и женщин. Кладбище было на окраине города, так что мы быстро до него добрались. На могиле был совершен обряд. После него один из самых уважаемых сербов в этом городе произнес речь, в которой подчеркнул трагичность судьбы сербского народа, на протяжении всей своей долгой истории жестоко страдавшего – веками он должен был переселяться, спасаясь от завоевателей, в чужие далекие земли. Потом он сказал, что покойный Живан вдали от родного дома упокоится среди своих сербских братьев, что могила его будет посещаться, будут отмечать его поминки и зажигать свечи.

Наконец его гроб опустили в могилу, мы с Обреном бросили вниз по горсти земли, пусть чужой, но все же сербской, пусть будет ему пухом. На могильном холмике был укреплен крест и возложено множество венков. А я, доктор, вспомнил далекий 1918 год, когда мои мертвые товарищи оставались плавать по синему морю или их спускали в колодец, чтобы стаи диких зверей в заснеженных горах не терзали их мертвые тела. Похороны Живана были более чем достойными человека и христианина.

Мы с Обреном решили продолжить наш путь на следующий же день. Между тем наши хозяева не желали нас отпускать. Поскольку они хотели поставить на могиле Живана надгробный памятник при нас, они задержали нас еще на неделю. Заказали красивый памятник из черного мрамора, надпись на котором гласила: «Живан Чикириз, 1889-1945 гг. Рти, Сербия», а внизу еще одна надпись: «Памятник воздвигли его сербские братья из Сентендре». Год его рождения мы нашли в лагерных документах.