Молитва за отца Прохора - [62]
– Попробуй.
И я начал:
– Люди, мы покидаем этот мир и вручаем свою душу Господу, все мы в Его руках.
– Нет! – крикнул кто-то. – Мы в руках Крюгера и его банды!
– Братья! Не надо так. Не богохульствуйте! Помолимся Богу, чтобы смерть наша была легкой.
– Боже! Я не хочу умирать! Я ни в чем не виноват! выкрикнул кто-то.
– Кто пострадал без вины, того ждет царствие небесное! – в тысячный раз повторил я это людям.
– Мы все невиновны! – опять крикнул кто-то.
– Братья! Пока еще есть время, попрощайтесь друг с другом в последний раз. Мы обычные люди, простые смертные, может быть, виноваты в чем-то одни перед другими.
Послышались слова:
– Прости меня, Господи, если я в чем-то согрешил…
– Прости меня, Господи…
– Прости меня…
Люди, связанные, подходили друг к другу, целовались в щеки, во многих глазах стояли слезы. Нашу дверь палачи еще не открывали. Снаружи все еще кричали. Я решил использовать последние минуты и помолиться Господу перед тем, как вручить ему наши многострадальные души…
А вот и чай! Как хорошо пахнет. Какой? Липовый? Выпью с удовольствием.
Ну, я продолжу. Я заговорил с людьми, проводя взглядом по их лицам, называя по именам, а я знал их всех. И начал так:
«Господи, молимся Тебе перед оголенными мечами убийц наших, в последние наши минуты, помилуй раба Божьего Борисова, Драгомира, Десимира, Ратка, Благоя, Душана, Миладина, Божидара, Славомира, Милутина, Вукосава, Милована, Якова, Адама, Тодора…»
И так по порядку перечислил пятьдесят имен, глядя на каждого из них, а те, кого я не знал, сами называли мне свои имена. Затем предложил всем вместе прочитать «Отче наш». И, вопреки всему происходящему, в бараке зазвучал хор наших голосов:
В эту минуту эсэсовцы навалились на дверь, а с ними и предатели нашего народа. Послышались крики на двух языках:
– Прекратить, скоты! На выход!
– Hinaus! Schnell!
Но чем громче они кричали, тем громче звучали наши голоса:
– Хватит, скоты! Прекратить!
– Hinaus! Schnell!
Но мы продолжали произносить священные слова: и не введи нас во искушение, но избави от лукавого…
– Вон!
– Hinaus!
Они кричали и били нас прикладами. Мы не могли удержаться на ногах и валились наземь, но молитву не прерывали.
– Читайте, братья, читайте! – кричал я.
И люди под ударами читали слова молитвы:
Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки.
Аминъ.
Наконец, нас всех вытолкали за дверь. Кто не мог идти, того тащили волоком. Нас отделили друг от друга, но руки оставили связанными. До линии огня надо было пройти сотню метров. Нас подвели к краю могилы, в которой, политые известью, лежали трупы убитых евреев и цыган. Когда нас расставляли на шаг друг от друга, Милутин Чворич прокричал:
– Упейтесь сербской кровью, собаки! Вам держать за все ответ перед Богом!
К нему присоединился и Дмитар Василевич:
– Мы и мертвые не оставим вас в покое, гады!
Меня поставили между Воином Тимотиевичем и Благоем Раичем. Когда эсэсовец подошел к Благое, тот сильно ударил его ногой в живот, отчего убийца зашатался, а другой вытащил пистолет и выстрелил Благое в голову, и его, обливающегося кровью, бросили в ров. Меня передвинули на место Благое, на два шага левее. За спиной у нас зиял огромный могильник, за ним высокий бруствер. Карательный отряд стоял с ружьями наготове, в ожидании команды.
Офицер с возвышения раздавал последние приказания, как нас расставить. Доктор Юнг, в сопровождении одного из эсэсовцев, прошелся перед нами. Какие-то невооруженные солдаты слева от нас сидели и, смеясь, что-то ели.
Вдруг кто-то закричал:
– Бежим!
И побежал, за ним еще несколько человек. Солдаты развернулись и выстрелили. Это был Яков Живкович из Рогачи, а других я не успел рассмотреть.
Тут и я сам не выдержал и закричал:
– Братья! Умрем с Господом в сердцах наших!
Один фольксдойче, вместо того чтобы выстрелить в меня, на чистом сербском языке сказал:
– Не ори!
Наступила странная тишина, словно все ждали еще чего-то. Я был в смятении…
Нет, доктор, я не назвал бы это страхом смерти, что было ожидаемо в такой момент. Я был в отчаянии, видя, как невинные люди умирают. Я не мог больше переносить происходящее, это был крик моей души.
Мне очень нравится этот чай.
Доктор Юнг пошел вдоль ряда приговоренных, возле каждого останавливаясь и отмечая сердце, куда следовало стрелять, как это делал с нашими предшественниками, евреями и цыганами. Этот кошмарный ритуал он проводил перед каждым расстрелом. Юнг подошел к Милою Проковичу, тот, со связанными руками, ударил его головой в лицо. Палач хладнокровно выстрелил в него и дал знак унести тело.
Когда он приблизился ко мне, то положил руку мне на грудь, как будто хотел определить, где бьется сердце. Как врач при осмотре больного. Рука палача лежала на моей черной рубашке (я носил траур по брату Живадину, убитому болгарскими солдатами в родном селе). Эта рука ощущала биение сердца, в которое через минуту войдет пуля. В сердце, которое билось для Бога. Пальцами он нащупал крестик, расстегнул мне рубашку и вытащил его наружу. Спросил меня, я не понял что, просто ответил ему:
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?
Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.
Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.
В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…