Молитва за отца Прохора - [39]

Болгары ушли, а мы остались, трепеща от пережитого ужаса. Учитель хотел уйти, но я дал знак подождать, пока каратели не отойдут подальше. Янко подошел ко мне и произнес:

– Благодарю тебя, отец, что спас нас.

– Прежде всего благодари Бога и человека, который меня сюда привел, – я показал на Жарко, – если бы не он, остался бы здесь только пепел.

Персида подошла к учителю, обняла его и сказала:

– Брат, спасибо, что привел отца Йована в этот судный час. Спасибо тебе до неба!

Я поставил на порог икону распятия Христа и сказал:

– Подойдите и целуйте Спасителя дома вашего.

Первый подошел Янко, упал на колени, перекрестился и поцеловал божественный лик. Затем подошла Персида, а за ней невестки и внуки. На этом пороге драгачевского дома встретились божественное величие и людское ничтожество, встретились добро и зло. Пока они молились, я стоял на пороге и читал один из псалмов Давидовых, соответствующий этому моменту:

«Воздадим всем миром хвалу Господу,

Возвеличим имя Его,

Пойте во славу имени Его,

Да восхвалим Его,

Да расточатся враги Его».

Я велел Янко вынести из дома фамильную икону своего рода, великомученика Георгия, всех поставил в ряд друг за другом, впереди как глава дома Янко с иконой. Все это время во двор стекались соседи, удивляясь, что хозяйство Янко избежало пожара. Я посоветовал им присоединиться к процессии, которая двигалась вокруг дома.

Я возглавил ее с иконой Спасителя и крестом Огненной Марии. За мной шел Янко, за ним учитель, затем все остальные. Трижды мы обошли вокруг дома, всем было велено повторять мои слова:

«Боже милостивый, благослови нас.

Озари нас ликом своим.

Даруй спасение Твое пастве Твоей».

И пока мы совершали первый круг, к нашему крестному ходу еще и еще присоединялись люди. Это была длинная процессия, а я шел впереди и пел:

«Перед тобой, Боже, преклоняемся

И хвалу воздаем,

Ибо Ты наше спасение».

Народ вслед за мной повторял:

«Спаси нас от злой воли бездушных,

От бешеной стаи преступной».

И так мы трижды обошли вокруг дома. Напоследок я велел Янко вынести из дому охапку соломы и оставить ее на пороге. На эту солому я положил икону Спасителя, чтобы она полежала на подстилке, подобной той, на какой Богородица родила Чадо свое, зачатое от Святого Духа. После того как к ней приложились все присутствующие, я взял ее и позвал Жарко в путь. Тогда Персида вынесла из дома два больших и красивых полотенца и мне подарила то, на котором Богородица держит на руках Дитя, а учителю – с изображением покровителя семьи святого Георгия, в благодарность за свое спасение. И мы отправились, провожаемые домочадцами и соседями.

Несколько дней спустя я шел вместе с Раденко Раде Поповичем, делопроизводителем Тияньской общины, который везде успевал и стал свидетелем многих страшных сцен в эти дни. Он предложил мне подняться на холм между Тиянем и Негришорами, откуда открывался прекрасный вид на окрестности Драгачева. За нашими спинами огромный Овчар вздымался над зелеными лесами и желтым жнивьем конца лета, весь пейзаж был прошит черными точками сгоревших домов. Молча и задумчиво мы глядели вокруг, потом Раденко сказал:

– Отец! До каких пор военные походы будут чаще, чем мирные года? До каких пор гробы будут появляться как грибы после дождя?

– Такова судьба наша, друг мой, – отвечаю. – Но знай, что уничтожить нас нельзя.

– Не думаю, что мы сможем и это пережить.

– Переживем мы любое зло и поднимемся вновь из пепла, – уверил я его.

Вдруг откуда-то раздался голос:

– Эй, отец Йован!

Я отозвался.

– Это ты?

– Я. Слышу тебя, но не вижу. Ты кто?

– Я Райко Сретеновичиз Турицы. А кто там с тобой?

– Раде Попович из Тияня.

– Слушайте оба, что я вам скажу.

– Слушаем, говори!

– Овцы спускаются вниз с Милоевичева холма! Сообщите пастухам. Вы слышали меня?

– Слышали и поняли.

Голос Райко замолчал, а Раде меня спросил:

– Отец, ты и правда понял, о каких овцах речь?

– Мне все ясно.

– И про пастухов?

– И это.

А значили эти слова, что болгары вновь спускаются к Тияню, и надо людей предупредить, чтоб попрятались. Мы тут же спустились в село и оповестили жителей. Спасая жизнь, те пустились в бега, оставляя все добро на милость поджигателей. Весь день их дома исчезали в пламени один за другим.

Я очутился возле дома Митро Кулашевича, его жене, как и соседкам из ближайших домов, было приказано приготовить обед для пятидесяти болгар не позже полудня. Времени было мало, и женщины принялись хватать подряд кур, индюшек и гусей и пихать их в печь. Испекли сырный пирог, выставили молодой каймак, зрелый сыр, жареные яйца, вино, ракию. Все было готово к назначенному часу.

Болгары привели музыканта, он заиграл на гармони, и началось веселье, начался пир. Жертвы угощали своих палачей, которые, наевшись и напившись, сожгут их дома. Музыка гремела, пели и плясали, как в те дни, когда справлялись свадьбы. А сейчас я видел красные лица пьяных насильников и перепуганных жителей села.

Да, я думал об этом, доктор. Но от этой идеи быстро отказался. Я понял, что было бы крайне опасно и необдуманно с крестом и иконой появиться перед возбужденными нечестивцами. Я бы только добавил масла в огонь их ярости. Того офицера, который пощадил дом Янко, с ними я не видел.