Молитва за отца Прохора - [41]

Назавтра я с утра работал в церкви, вырезая из тиса икону «Снятие с креста». Я был под впечатлением вчерашней встречи с болгарским поручиком, из-за нее провел всю ночь без сна. С нетерпением и в то же время со страхом ожидал свидания с ним. Все же я немного сомневался в его искренности. Что если это ловушка, подготовленная для меня? Поверю ему, если действительно придет на исповедь, притом один.

Я был поглощен вырезыванием деталей лица распятого Спасителя на моей иконе, когда кто-то позади меня вошел в церковь. Я оглянулся и увидел поручика Самарджиева. Он был по-прежнему одет в крестьянскую одежду. Поручик протянул мне руку и поздоровался. Я указал ему место рядом с алтарем. В тишине храма перед взорами архангелов, апостолов и святых отцов стояли мы: я, отец Йован, раб Божий, и офицер вражеского войска, которое в родном моем краю творило неслыханные злодеяния. Мы были так далеки и так близки друг другу Нас разделяли реки пролитой крови, вокруг нас стоял дым сожженных домов. Мы чувствовали и запах крови, и смрад пожарищ. Нам предстояло строить мост через эти реки, над этими пепелищами, мост доверия и человечности.

Без слов я положил на алтарь два священных предмета, которые я показал ему перед домом Янко Поповича накануне пожара. Мы молчали, его взгляд был прикован к алтарю. В тишине я будто слышал шепот Божьего промысла. Наконец он заговорил. Переводчик нам был не нужен, мы хорошо понимали друг друга. Вот что он сказал:

– Отец, я должен был прийти сюда. Больше не могу делать то, что мне приказывают.

– Что тебя, сын, заставило сделать этот шаг? я должен был его это спросить.

– То, что сейчас находится на святом алтаре, то, что вы показали мне перед крестьянским домом.

– Почему ты не вернулся в свою страну?

– Не посмел, меня бы арестовали и расстреляли как дезертира.

– Ты думаешь, здесь ты в безопасности?

– Безопаснее, чем в любом другом месте.

– Хорошо, я исповедую тебя, я вижу, что ты честный человек, который творил зло по принуждению.

И я исповедал его по церковному обряду, как делал это неоднократно. Я не буду вам, доктор, повторять сейчас слова, которые обычно произносят в эти моменты. Мне показалось, что после исповеди он почувствовал облегчение. Еще я спросил его:

– Откуда у тебя эта одежда?

– Снял с убитого крестьянина.

– Какого крестьянина?

– Я не знаю, как его звали.

– За что вы его убили?

– За то, что хотел погасить подожженный дом.

Он рассказал, в каком селе это случилась, где находился этот дом. От его рассказа кровь заледенела в жилах. Я понял, что это дом моего брата Живадина. Поэтому я велел:

– Посмотри в карманах, есть ли там разрешение на свободу передвижения, которое должны иметь при себе жители села.

Он сунул руку во внутренний карман и вытащил документ, протянул его мне. Я посмотрел и окаменел, сбылись мои мрачные предчувствия – в документе стояло имя Живадина Варагича! Опять передо мной закружилось все вокруг: алтарь, крест, весь храм. Увидев ужас на моем лице, он спросил:

– Отец, что с вами?

– Вы убили моего родного брата!

Он побледнел и пробормотал:

– Вашего брата?

– Да, моего родного брата! И ты сейчас в его одежде.

Наступила напряженная тишина, я еле собрался с силами, чтобы задать вопрос:

– Кто стрелял в Живадина?

– Солдаты, по приказу капитана Котева. Отец, я глубоко сожалею о смерти вашего брата, – произнес он дрожащим голосом.

– Верю, что тебе жаль, но это не поднимет моего брата из могилы. Вы убили его только за то, что он попытался спасти свой дом.

– Мне стыдно за то, что творят мои соотечественники, – прошептал он.

Я взял свечу, зажег ее и сказал:

– Помолимся за упокой души брата моего, Живадина.

Мы оба молились, он тоже зажег свечу. Я смотрел на два язычка пламени, а по лицу текли слезы. Сердце мое стонало, душа рыдала. Передо мной стоял один из преступной орды, убившей моего брата, ни в чем не повинного. И я ему сейчас должен был отпустить все грехи!

– Когда ты снял одежду с Живадина? – спросил я.

– Сразу после поджога. Я вернулся и нашел его на месте расстрела, возле амбара.

– И никто из членов семьи тебя не видел?

– Нет, все разбежались еще до нашего появления во дворе.

– Куда ты дел свою форму?

– Бросил в огонь горящего дома.

Наш разговор прервали два молодых человека, вошедших в церковь. Оба были одеты по-крестьянски. Они выглядели как мои односельчане, только что вернувшиеся с поля или с огорода. Но я их видел в первый раз. Держались они смущенно и немного испуганно. Не успел я спросить, кто они, как поручик Самарджиев представил мне их:

– Отец, это старший взводный Пеловски и младший взводный Живков.

Должен вам сказать, доктор, что знание болгарского языка, полученное за два года пребывания в лагере в Варне, хоть и скромное, сыграло важную роль для меня. Вновь прибывшие приложились к моей руке, мне все еще было не по себе, и вдруг какая-то струна лопнула внутри, мне захотелось вышвырнуть наружу всех троих, чтобы их поганые ноги не оскверняли святое место. Но ангелы заставили меня смолчать, и я успокоился.

– Почему вы пришли сюда? – спросил их.

– Я подсказал им, отец, – сказал поручик Самарджиев. – Мы договорились прийти сюда в это время.