Молитва о России - [3]

Средь царскихъ портретовъ въ чехлахъ,

Пока вожди еще бредили,

Въ послѣднiй часъ,

Бѣдныя куцыя дѣвушки,

Въ огромныхъ шинеляхъ,

Когда всѣ предали

Умереть за нее хотѣли —

За Россiю

Кричала толпа

«Распни ее!»

Ужъ матросы взбѣгали по лѣстницамъ;

«Сучьи дѣти! всѣхъ перебьемъ!

Ишь бабы! Экая нечисть заводится!..»

А онѣ передъ смертью

Еще слышали колыханье побѣдныхъ знаменъ

Нынѣ усопшей Родины…

«Эй тащи дѣвку! Разложимъ бѣдненькую!

На всѣхъ хватитъ! Чортъ съ тобой!»

«Это будетъ послѣднiй

И рѣшительный бой.»

Пушки гремѣли. Свистѣли пули.

Добивали раненыхъ. Сжигали строенiя.

Потомъ все стихло. Прости, Господь!

Только краснѣла на заплеванныхъ улицахъ,

Средь окурковъ и сѣмечекъ

Русская кровь.

Бились и въ Москвѣ. На бѣлыя церкви

Трехдюймовки выплевывали адовъ смрадъ.

И припавъ къ ранѣ Богородиценаго Сердца

Плакалъ патрiархъ.

Пощаженныя рукой иноземной

Въ Наполеоновы дни,

Подъ снарядами гнулись Кремлевскiя стѣны —

Имъ нечего больше хранить!

Вотъ юнкера, гимназисты

На бульваръ выбѣгаютъ, юные, смѣлые.

Баррикада. Окопъ. «Кто тамъ? слушей!»

Но вотъ подошелъ и выстрѣлилъ,

И душа Отчизны въ небо отлетѣла,

Вмѣстѣ съ столькими юными душами.

Радуйся, Берлин! Готовьте трофеевъ смотръ!

Стройте памятники! Жены дарите героевъ любовью!

Больше до васъ не дойдутъ съ Востока

Наши Христовы славословья!

Бѣлая держава мiру не напомнитъ,

Что не только въ Эссенѣ льется сталь,

Что въ нашей обители темной

Любовью ковали мы мечъ Христа!

Радуйся Германiя!

Deutschland Deutschland über alles!

Въ балаганѣ

Рѣзвые клоуны кувыркались

«Старое — долой его! старое издохло!

Въ новомъ мiрѣ

Мы получимъ… что? все!..»

А на Гороховой

Пьяный старичекъ въ потертомъ мундирѣ

Еще вопилъ «Да прiидетъ Царствiе Твое!»

По всѣм проводамъ сновали вѣсти.

«Они уничтожены!.. мы побѣдили!»

Въ Аткарскѣ въ маленькомъ домикѣ, сидя въ креслѣ

Плакала мать «Мишенька, миленькiй!..»

Въ снѣжныхъ пустыняхъ Сибири, Урала

Проволоки пѣли «да здравствуетъ Циммервальдъ!»

А мертвая даль

Молчала.

Усадьбы горѣли, тамъ въ глуби

Кровянѣлъ встревоженный Югъ.

И наборщики складывали тѣ же пять буквъ:

«Убитъ! убитъ! убитъ!»

Въ Тулѣ Ивановъ

Третiй день какъ моритъ таракановъ,

Выпилъ чай, зѣвнулъ, перекрестилъ ротъ.

«Экстренныя телеграммы!

Новый переворотъ!»

Парни пьянымъ-пьяные

Съ тоски стрѣляютъ въ воронъ…

Съ сѣвера, съ юга народы кричали:

«Рвите ее! она мертва!»

И тащили лохмотья съ смердящаго трупа.

Кто? украинцы, татары, летгальцы

Кто еще? Это подъ снѣгомъ ухаетъ

Вырывая свой клокъ мордва.

И только на дѣтской картѣ (ея не будетъ больше)

Слово «Pocciя» покрываетъ

Полъ-мiра, и «Р.» на Польшѣ,

А «я» у границъ Китая

Вотъ ужъ свои отрекаются «мы не русскiе!

Мы не останемся съ ними вмѣстѣ.

Идутъ германцы! Пусть они

Эту сволочь скорѣе повѣсятъ!»

И цѣпляются за скользящiя акцiи,

И прячутъ серебряныя ложки. Ночью не спится,

Они злятся и думаютъ «когда-то

Въ это время мы спаржу сосали въ Ниццѣ»

Вь Петербургѣ отъ запаха гари, крови, спирта

Кружится голова.

Запустѣнье! Пугливо жмутся

Китайчата и поютъ «а! а!»

Кто-то выбѣжалъ нагишемъ оретъ «всемiрная

Революцiя!»

А вывѣски усмѣхаются мерзко —

Ихъ позабыли снести —

«Еще есть въ Каирѣ отель „Минерва“!»

«Еще душатся въ Парижѣ духами Коти!»

Въ театрѣ — тамъ нѣту оконъ!

Пѣвица поетъ еще о страсти Карменъ.

На улицѣ пусто. Стрѣляетъ кто-то…

Еще стрѣляетъ — зачѣмъ?

Тамъ, на вокзалѣ послѣднiй поѣздъ

Сейчасъ заплачетъ и скроется

Средь снѣга.

Гдѣ ты, Родина? Отвѣть!

Не зови! не проси! не требуй!

Дай одно — умереть!..

За гробомъ идетъ старикашка пьяный,

Споткнулся, упалъ, плюнулъ.

«Мамочка!

Оступился!.. Эхъ еще бъ одну рюмочку!..»

Вы думаете — хоронятъ дѣвку

Пройти бъ стороной!

Стойте и пойте всѣ вы:

«Со святыми упокой»

Хоронить, хоронить намъ всего и осталось,

Ночью и днемъ хоронить.

Вотъ жалобно

Послѣднiе гаснутъ огни.

Темь. Нищiй мальчикъ

Проситъ:

«Ради Бога

Надъ сиротинкой сжальтесь!»

Дѣтямъ скажете «осенью

Тысяча девятьсотъ семнадцатаго года

Мы ее распяли!»

Въ Ноябрѣ 1917 г.

Крутили цыгарки и пѣли

«Такая-сякая, моя!»

Только на милыхъ сѣрыхъ шинеляхъ

Кровь была — и чья!

И съ пѣсней Ее убили…

Кого — развѣ знали они?

Только бабы крестясь голосили,

Да выли псы на цѣпи.

Надъ землей церковной и нѣжной

Стлался желтый тяжелый дымъ.

Мы хотѣли спасти, но гдѣ же!..

И клали пятокъ на поминъ

Вы пришли въ этотъ часъ послѣднiй.

Свѣтлыя дѣти — не зная какъ,

Вы молили не о побѣдѣ —

Умереть за Нее и за насъ.

Когда все кончалось, вы, дѣти,

Закричали «Она жива!»

Но никто, никто не отвѣтилъ —

Въ эти дни молчала Москва.

Кто знаетъ какъ вы бились,

И когда не стало дня,

Какъ вы ночью одни исходили

На холодныхъ осеннихъ камняхъ,

Когда все затихло и ночью

Только стылыя звѣзды зажглись,

Когда тѣ дѣлили ужъ клочья

Ея омраченныхъ ризъ,

И какою великою вѣрой

Въ этотъ часъ прикрылись вы,

Прижавшись слабѣющимъ сердцемъ

Къ мертвому сердцу Москвы.

Похороны.

Шли они съ гробами раскрытыми,

Съ красными флагами, съ красными цвѣтами.

Слышно было — баба всхлипывала:

«Ваня!.. какъ же ты, Ванечка?..»

Шли и пѣли о побѣдѣ страшной,

И кому то грозили штыки,

А баба все спрашивала, допрашивала,

Завывая отъ смертной тоски.

Но въ отвѣтъ звенѣлa лишь чужая пѣсня.

На гробахъ, на цвѣтахъ, на флагахъ — кровь.

Точно всѣ забыли, что воскреснетъ

Жалкая разодранная плоть,

Что не только для благихъ и зрячихъ,