Молиться за Рэйн - [40]
Да пошли они все!
Картер оставил меня здесь умирать.
Уэс — это единственная причина, по которой я этого больше не хочу.
Я встаю с кровати и, скрестив ноги, сажусь на пол рядом с рюкзаком. Тихонько роюсь, пока не нахожу аптечку первой помощи, которую упаковала накануне днем. В ней оказываются мазь и бинты, но Уэсу нужны антибиотики и, возможно, обезболивающие. Кровавое месиво на его плече выглядит так, будто причиняет больше боли, чем он показывал.
Я вытаскиваю оранжевый пузырек из переднего кармана рюкзака, куда спрятала его, когда переодевалась из своей мокрой одежды. Поднеся его к свету, с удивлением обнаруживаю, как много таблеток у меня еще осталось. Оглядываясь назад, понимаю, что со вчерашнего дня не приняла ни одной таблетки. Мне и не нужно было. Поцелуи Уэса — мой новый наркотик и способ стирания воспоминаний, и, если мне действительно повезет, — а это, скорее всего, не так, — они никогда не закончатся.
Я оставляю пузырек рядом с аптечкой и на цыпочках иду в сторону коридора. Не знаю, почему чувствую необходимость быть такой тихой. Может, потому что не хочу будить Уэса? А может, потому что последние несколько лет старалась не попадаться голой в доме Картера Реншоу?
Проходя через гостиную, я бросаю взгляд на камин и вдруг вспоминаю, что перед сном мы оставили огонь гореть. Но пламя давно погасло, стеклянные двери плотно закрыты. Я улыбаюсь и качаю головой. Уэс — чертов выживальщик. Я должна была догадаться, что посреди ночи он вернется сюда, чтобы обо всем позаботиться.
Очевидно, обязанности бойскаута были не единственным делом, которое он выполнил прошлой ночью. Я захожу на кухню и направляюсь в сторону прачечной, но возвращаюсь назад, понимая, что наша одежда разложена на поверхности мягкой мебели, стола и даже на полу перед камином. Я вспоминаю, как вчера отключилось электричество, и смеюсь, представляя себе голого Уэса, вытаскивающего нашу мокрую одежду из стиральной машины и проклинающего бурю, когда до него дошло, что сушилка в машине не сможет выполнить своего предназначения.
Надеваю клетчатую фланелевую рубашку и рваные черные джинсы, приятно удивляясь тому, насколько они сухие, и складываю остальную одежду в небольшую стопку, помещая сверху, конечно же, гавайскую рубашку Уэса.
Прижимая к груди мятую ткань, я бегаю по дому и поднимаю жалюзи, впуская дневной свет. Затем проверяю шкафчики на наличие антибиотиков, которые нахожу в аптечке и практически в каждом ящике гостевой ванной комнаты.
«Если 23 апреля мы не умрем, то устойчивость к антибиотикам все равно нас погубит. А теперь возьми это».
Я смеюсь, когда в глубине сознания всплывает остроумный комментарий моей мамы, сделанный несколько месяцев назад. Я лечилась от синусита, и она проследила, чтобы я приняла все чертовы антибиотики, которые мне прописали. Она даже наблюдала, как тюремный надзиратель, как я глотаю их.
Внезапное воспоминание стирает веселую ухмылку с моего лица.
Чертова память!
Отмахнувшись от воспоминаний, я бросаю четвертый начатый пузырек с антибиотиками поверх стопки с одеждой и захожу в главную ванную комнату, чтобы открыть здесь жалюзи. Клочок неба, который виднеется поверх сосен, все еще хмурый и серый, но дождь прекратился. Я думаю об этом крошечном чуде, как о проблеске надежды, что сегодня мы сможем найти бомбоубежище.
Мы должны найти его сегодня.
Сегодня — это все, что у нас осталось.
Когда я поворачиваюсь, чтобы пойти проверить Уэса, у меня вырывается крик. Пузырьки с таблетками падают в ванну, гремя, как камушки о керамическую поверхность.
— Черт, — выдыхаю я, прижимая сверток с одеждой к груди. — Ты меня до смерти напугал!
На пороге, загородив выход и прислонившись невредимым плечом к дверному косяку, стоит высокий мускулистый татуированный мужчина.
— Сначала ты меня напугала.
Он совершенно не стыдится своей наготы, но я слишком озабочена его бледным, потным лицом и синеватыми, тяжелыми веками, чтобы оценить открывшийся передо мной вид.
— Один из всадников забрал тебя у меня. Вытащил прямо из моих объятий и… — он замолкает и качает головой, избавляясь от воспоминаний о мучительной судьбе, которую я только что пережила в его кошмаре. — И когда я проснулся, тебя не было рядом.
— Мне очень жаль, — я хмурюсь, убирая стопку одежды на край ванны.
Подхожу и обнимаю такого милого, сонного и голого мужчину. Уэс притягивает меня к себе и целует в макушку, и я вспоминаю, какой он горячий. Очень горячий.
— Я ушла, чтобы найти тебе антибиотики, — бормочу ему в голую грудь.
Его кожа влажная и пахнет потом.
— Я допустила, чтобы в твоей пулевой ране возникло заражение, — произнеся вслух эти слова, чувствую, как на меня наваливается тяжесть вины. — Мне очень жаль, Уэс. Я буду лучше заботиться о тебе, обещаю. Вот, смотри, — я выскальзываю из его объятий и подхожу к ванне, надеясь уйти от разочарованного взгляда, который, как я уверена, он на меня сейчас бросает, — я нашла тебе лекарство.
