Моление колесу - [4]

Наконец, спасаясь от земного. Юрка воздел снова глаза — и ох как сыпануло небо звездами в его узкие, горячие юношеские ладони!

«Только не в землю, только пусть не зарывают! — смятенно подумал в тот миг звездолов. — Под ветром, под солнцем, под звездами — если когда-нибудь я все же умру!»

Чьи-то взоры лились на него с высот, лаская, ободряя, но не наделяя при этом прозрением лукавым, что через многое множество лет возмечтает он умереть не где-нибудь, а на ложе любви!..

Молодость бродила, бурлила в его сердце, но он пока еще не знал названья, меры и цены этому бушеванью страстей.

Юрка снова и снова проводил ночи на деревьях, с которых весь день осторожно состригал сухие и больные ветви, но больше соединенных пар не видел, и душа его постепенно успокаивалась, притихала. Тьма дышала ему в лицо, дыхание ее было иным, чем у лесной тьмы…

Вот и нынче он хотел остаться в городе, да, бросив нечаянный взгляд с высот на Обимур, заметил странные знамения в его неспокойной темной воде.

Всмотрелся, вслушался.

Разливал невнятные жалобы ветер, и Юрка почувствовал, что тревога опутывает его своими сетями.

* * *

Насилу отбились от летучей нечисти! Бета, правда, раз ударил из своего «револьвера»… Сигма ждал чудовищного грохота, но нет — только полыхнуло узкое, белое пламя… необычайно жарко стало на миг… листья на ближайших деревьях съежились, а завесу мошкары этот луч пронзил, словно игла: она раздвинулась было, да тут же сомкнулась вновь. Пришлось лезть в воду, скидывая на ходу одежду. Мошкара еще пометалась грозно, а потом вся разом улетела в лес. Тучи ее долго еще завихрялись меж стволов, падали оземь, взвивались к вершинам, и, чудилось, лес клокочет возмущенно.

Страшно было шагнуть на берег, но не меньше пугал и этот угрожающе-глубокий покой обимурских вод, неотступно окружавших остров. День еще вовсю пламенел, и на небе — ни облачка, однако Обимур гляделся белым, серебристым, предгрозовым.

— Что это ее разобрало? — стуча зубами, одевался Сипла.

— С чего она вдруг рассвирепела так?

— Ты о ком? — спросил Альфа.

— Да об этой. Королевой.

— Как ее зовут, кстати?

— Вера ее зовут. Вера Ивановна Королева. Я перед отъездом справки навел, — произнес Сигма да так и замер на одной ноге.

Вера?!.. Но ведь именно это слово или имя слышали они нынче утром, когда грянул вдруг тот неземной хор! Неужто никто не обратил на это внимания? И он зачастил:

— Как же вы не заметили, что это она все! Она рассердилась, когда я обмолвился, что ее сыну пришлют повестку в армию! Рассердилась — и наслала на нас эту жуткую мошкару!

Гамма хмыкнул, Бета, качая головой, отвел глаза, Альфа же, наоборот, тяжело поглядел на Сигму.

Конечно, Альфа скорее откусил бы себе язык, чем признался… но, как ни странно, ему тоже почудилось, будто мошкара набросилась на них по злой воле той женщины. Дико, глупо, да, но… Черт знает, что лезет в голову на этом Острове!

Вот, скажем, когда они сидели в воде, клацая зубами, а сверху их атаковали тучи мошкары, он вдруг вспомнил ни с того ни с сего, что бесконечно давно, во дни туманной юности, как пишут в художественной литературе, взбрело ему однажды развеять скуку и прокатиться на автомобиле. Тогда, понятное дело, не нажил он еще «Тойоты». Как говорится, и в проекте не значилось. Зелененький тогда был такой парнишечка по имени Андрей, из себя — шиш шишом!

Ну и вот. Вышел на улицу, глянул вправо-влево: у соседнего дома стоит автоцистерна. Шофера Андрей пару раз до этого видел: такая харя!.. Просто грех не поглядеть, что с нею сделается, когда ее обладатель выйдет из дому, плотно пообедав, а лайба — на кудыкиных горах.

Андрей прошелся туда-сюда. Жарко! Улица будто вымерла. Обстановка — лучше не придумаешь. Открыть дверцу — полминуты, завести мотор — еще столько же: Андрей начинал свою трудовую биографию слесарем и для всякой надобности имел при себе универсальную отмычку. Сам ее сделал и законно ею гордился.

Завел машину с пол-оборота — и вперед, вперед!

Вырвавшись за пределы города, ошалелый от восторга, Андрей внезапно сообразил, что увидеть выражение хари ему при всем желании невозможно: для этого надо как минимум с харей рядом быть, а не гнать же машину обратно — тогда еще неизвестно, у кого выражение будет, у хари или у самого Андрея.

Ну, гулять так гулять.

И он гульнул.

За спиной, в цистерне, что-то тяжело взбулькивало, в кабине остро воняло краской, но автомобиль ревел, летел, все свистело за окном…

Андрей забылся слегка и не приметил, как проселочной дороги съехал на широкую, набитую тропу, ведущую через поле, но вдруг на с того ни с сего поле перешло в берег, тропа оборвалась… и машина, пролетев вместе с Андреем по воздуху, тяжело ухнула в речку именем Лебяжья.

Он вывалился на лету, гулко стукнулся в отмель и, будто во сне, увидел, как от резкого толчка крышка цистерны отвалилась — и оттуда, словно язык неведомого чудовища, вырвался столб вонючей краски, блестящей, как смола. А затем цистерна поехала с прицепа и опрокинулась, залив мертвящей чернотой прозрачную воду, голубое небо, играющее в ней, и белый песок.

* * *

Тьфу! Что это на ум нашло?!

Альфа встрепенулся: