Молчание желтого песка. Смерть толкача - [50]

Я поставил автомобиль в тени. Мы прошлись по пляжу и нашли вытащенную на берег тяжелую лодку. Она была выкрашена в красный, синий и зеленый цвета, правда, во многих местах краска успела сильно облупиться. Лиза забралась в лодку и уселась на корме. Ветер шевелил листву у нас над головами, и блики света и тени танцевали на её лице и волосах, на бело-желтой, блузке и коротенькой желтой юбке. В больших стеклах её солнечных очков отражалось море. Она затянулась сигаретой, а потом посмотрела на меня и улыбнулась.

Я всё пытаюсь понять, почему мне доставляет такое удовольствие мотаться по жаре в этой таратайке, — с удивлением проговорила она.

— Рад, что тебе это нравится.

Я думаю, это напоминает мне свидание. У меня уже давно не было такого ощущения. Ты понимаешь, о чём я говорю, Гэв?

— Не совсем.

— С тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, я всегда была с каким-нибудь парнем, причем мы либо только что выбрались из постели, либо собирались туда забраться. И если бы я оказалась на таком маленьком, закрытом со всех сторон пляже с одним из моих парней, мы бы уже давно занялись любовью. Мне даже не хочется, чтобы ты попытался приставать ко мне, тогда это перестало бы походить на настоящее свидание. Ощущение такое забавное, будто я снова стала девственницей. А может, это из-за твоего рассказа о девушке, которую ты убил и утопил. Мне это даже приснилось. Господи! Неужели ты действительно сделал это?

— Тогда мне это показалось вполне разумным.

Она выскользнула из лодки и бросила окурок в воду. Потом наклонилась, подняла кокосовый орех и резким движением швырнула его в волны.

— Значит, мы будем просто ждать, Гэвин?

— После того, как ты сделаешь телефонный звонок и пошлешь телеграмму, останется только ждать твоего кузена.

Я прислонился к лодке. Кто-то набросал в неё пальмовых веток с листьями. Я приподнял их и увидел побитый металлический топливный бак для отсутствующего навесного мотора и лопату с короткой ручкой. Судя по всему, лопата использовалась в качестве весла — не слишком удобно, но лучше, чем ничего. Учитывая массу лодки, наверное, непросто плыть на ней против течения.

— Поедем назад? — спросил я.

— Разве мы не можем ещё немного побыть туристами, дорогой? Давай-ка глянем на твою карту.

Мы вернулись к машине и, изучив карту, решили поехать по дороге, ведущей к мысу Сэлайн, и посмотреть на маяк. Дорога была в таком ужасном состоянии, что, когда мы проделали полпути, стало совершенно ясно, что проехать по ней можно только на джипе. Через некоторое время, после очередного крутого поворота, мне пришлось съехать на обочину — навстречу возвращались от маяка три такси, набитых туристами. На обратной стороне моей бесплатной карты имелись коротенькие заметки о местных достопримечательностях, так что, немного не доезжая до холма с маяком, мы остановились и, как и положено настоящим туристам, прогулялись немножко по белому песку карибского пляжа, а потом перешли через дорогу и, пройдя около пятидесяти ярдов, оказались на темном песке атлантического пляжа. После чего я со спокойной совестью погнал свой маленький джип вверх по крутому склону холма.

Смотритель маяка явно обрадовался возможности заработать несколько долларов. Мы поднялись на несколько этажей и оказались на самом верху башни, весь последний этаж которой был застеклен. Лестница оказалась узкой, а ступеньки крутыми. Лиза поднималась прямо передо мной, и её загорелые ноги мелькали у меня перед глазами.

Открывшийся вид был столь великолепен, что мы на время потеряли дар речи. Смотреть на такую красоту просто невозможно. Разум отказывается воспринять такое и отключается. Единственная возможность привыкнуть к такому месту — жить здесь, пока не привыкнешь, а потом медленно и постепенно снова открывать его для себя. Когда смотритель рассказал нам, что входит в его обязанности, я с удовольствием отдал ему несколько долларов.

На обратном пути Лиза притихла. Когда мы проезжали мимо пустынных павильонов, я посмотрел на неё и увидел, что по её щеке из-под солнечных очков сбегает слеза. Я съехал на обочину.

Она сняла очки, вытерла глаза, всхлипнула, вздохнула, высморкалась. Заново накрасила губы и снова надела очки. Закурила. Опять вздохнула, выдохнув сигаретный дым.

— Всякий раз, когда всё должно получиться так здорово, — проговорила она, — всякий раз это оказывается обманом. Всегда. Какой-нибудь отвратительный трюк. Что бы это ни было. Маяк, свет которого виден на пятьдесят миль! Боже мой! Ничто не оказывается тем, чего ожидаешь. Вот что меня так достало, Гэв. Этот чертов маяк, который светит на пятьдесят миль, всего лишь обычный фонарь, а тот несчастный черный скрюченный сукин сын должен каждые два часа ночью подниматься наверх, только для того, чтобы эта рухлядь продолжала поворачиваться в разные стороны ещё два часа. В мире, нет ничего настоящего!

— А чего ты ожидала, Лиза?

Она сняла очки и посмотрела на меня со змеиной холодностью и злобой:

— Мне говорили, дружок, чтобы я пела в хоре, любила Иисуса, любила ближних, молилась Богу, жила жизнью, достойной настоящей христианки, и тогда меня ждет вечное блаженство. Только забыли объяснить, что, когда мне исполнится четырнадцать, староста церковного хора захочет давать мне бесплатные дополнительные уроки пения и что уже во время третьего урока я потеряю девственность.