Молчаливый полковник Брэмбл - [38]

— Но ведь это неверно, — сказал доктор.

Орель, взглянув на свои часы, заметил:

— Во всяком случае, на сей раз это именно так.

— Такое может случиться один раз, два раза, — раздраженно ответил доктор, — но так не может быть всегда.

— Хорошо, доктор! Прекрасно, доктор! — сказал падре. — Проверьте это в течение нескольких дней, а потом сообщите мне результаты.

— Мои солдаты, — сказал полковник, — говорят, что, как показывает опыт, если снаряд попадает в укрытие, где находятся пулеметчики и простые пехотинцы, то пулеметчики гибнут, а пехотинцы остаются целыми и невредимыми. Почему?

— Но это же опять-таки неверно, сэр?

— Или почему следует избегать прикуривать третьему от одной спички?

— Да будет вам, сэр, ведь это не имеет никакого значения!

— Нет уж, позвольте, доктор, так говорить не надо! — сказал полковник. — Вот я, например, совсем не суеверен, но ни за что на свете не прикурю третьим.

— Почему в Монте-Карло люди, одетые в зеленое, всегда проигрывают в рулетку? — спросил Орель.

— Но это же неправда! — раздраженно взвыл доктор.

— Спорить так, как вы, слишком уж просто, — сказал Паркер. — Все, что противоречит вашим тезисам, неправильно.

— Нет на свете созданий более зловредных и более туманных, нежели английские врачи, — сказал падре.

— Мессиу, — сказал полковник, — а во французской армии пулеметчикам тоже так везет?

— Я это часто наблюдал, — сказал Орель, очень любивший полковника Брэмбла.

Последний торжествующе оглядел всех и попытался положить конец этой порядком надоевшей ему дискуссии:

— Я ужасно огорчен: сегодня не могу крутить для вас граммофон. У меня кончились иголки.

— Действительно, очень жаль, — сказал падре.

Задрожали стекла — где-то совсем рядом с домом выстрелило крупнокалиберное орудие. Орель подошел к окну и поверх черного силуэта фермы, выделявшегося на фоне оранжевого закатного неба, увидел медленно рассеивающийся желтоватый дым.

— Ну вот, — сказал падре, — наш старик генерал опять решил проучить бошей. Что-то не нравится мне наш домишко.

— Придется смириться, падре. Другого нам квартирмейстер не даст, — сказал Паркер. — Он всегда поставит на своем.

— Да, — заметил полковник. — He is a very nice boy too[80]. Один из сыновей лорда Бэмфорда.

— Его отец, старый лорд, в свое время был отличным кавалеристом, — сказал Паркер.

— Его сестра, — добавил полковник, — вышла замуж за кузена Грэма, который в начале войны был майором в нашем первом батальоне. Теперь он бригадный генерал.

Орель, предвидя, что этот волнующий сюжет грозит обрасти множеством подробностей и затянуться до бесконечности, попытался накропать несколько стишков, не переставая размышлять о роли случая и везения.

Ты сам сказал, о мудрый наш Паскаль,

Что если б гордый нос у Клеопатры

Чуть покороче был, — тогда, наверно,

Не докатились бы до жизни мы такой!..

Новая, оглушительная детонация заставила его позабыть какую-то хитроумную рифму, которую он уже было приготовил. Обескураженный, он принялся слагать новые вирши, уже в другом стиле:

Не думайте, будто я слишком морализирую,—

Свою болтовню выдаю за необычайность:

Просто сегодня мы сидим и анализируем

Вопрос о том, что есть в жизни случайность…

Еще один, совсем близкий разрыв, и полковник быстро встал на ноги.

— Они снова начали обстреливать замок, — сказал он. — Пойду погляжу, куда попал снаряд.

Майор Паркер и доктор последовали за ним, но Орель, все еще занятый стихоплетством, остался в доме вместе с падре, который в этот вечер уже в четырнадцатый раз раскладывал свой пасьянс.

Три офицера прошли около сотни метров, когда за ними опять раздался взрыв.

— Этот ударил недалеко от нашей столовой, — сказал доктор. — Пойду скажу хозяйке — пусть спустится в погреб.

Вернувшись к дому, он обнаружил совсем свежую воронку в нескольких шагах от входа. Дом не пострадал. В окно с выбитым стеклом он увидел падре и крикнул ему:

— В этот раз, падре, пролетел совсем впритык! Вы в порядке? А где Орель?

Но преподобный отец Макайвор не пошевельнулся. Положив голову на руки, скрещенные над тремя беспорядочно разбросанными картами, он, казалось, каким-то мутным взглядом уставился на доктора, который стремительно вбежал в дом и дотронулся до его плеча.

Падре был мертв. Осколок снаряда пробил ему висок. По щеке медленно стекала тонкая струйка крови. Окровавленный Орель неподвижно лежал на полу, но, наклонившись к нему, доктор сразу установил, что он дышит. Когда доктор расстегивал френч и рубашку Ореля, полковник и Паркер размеренным шагом подошли к дому и как вкопанные замерли в дверях.

— Падре убит, сэр, — бесцветным голосом проговорил доктор. — Ореля тоже задело, но не думаю, что это очень серьезно… Нет… В плечо… Довольно легкое касательное ранение.

— Хоу! — протяжно выдохнул полковник с какой-то особенной симпатией и сочувствием.

Паркер помог О’Грэйди уложить француза на стол; листок исписанной бумаги привлек внимание полковника. Он поднял его и не без труда прочитал:

Почему прикрываешь ты мне глаза,

Когда целуешь в губы меня?

— What is it all about?[81] — спросил он.

— Это адресовано Орелю, — сказал доктор.

Полковник бережно сложил бумажку и сунул ее в карман молодого француза. Потом, когда доктор наложил повязку и распорядился вызвать санитарную машину, они уложили падре на убогую кровать хозяйки дома. Все обнажили головы и долго простояли в полном безмолвии, созерцая лицо этого старого мужчины-ребенка, озарившееся какой-то необыкновенной кротостью.