Молчаливый полет - [64]

Что думал я, расширив щели век,

Направив их загадочно и прямо,

Как два окна готического храма,

80. На море звезд, на пыль молочных рек,

На семь планет и их урочный бег?

Сиятельный голубокровный лорд,

Я сохранил в космических порывах

81. Дух прадедов моих честолюбивых,

Дух копоти и мудрости реторт,

Дух скепсиса… и фаустовский черт

Не раз гостил в мечтах моих шутливых.

82. Мой враг сходил к нам с неба для того,

Чтоб на земле, всевышнему любезной,

Упрочить власть бессменную его

И царствие премудрости небесной.

83. А я добьюсь спасения земли

Путем иным, но более чудесным,

Устроив так, чтоб сами мы ушли

На небеса к планетам неизвестным!..

84. …И вот я сел в чудесный аппарат,

И, смутную почувствовав тревогу,

Светило дня дало ему дорогу,

Переходя на пламенный закат.

85. Мир всё стоял — по-прежнему народы

Сосали кровь скудеющей природы,

По-прежнему надеялись рабы

На призраки сомнительной свободы,

86. И черный стяг безвыходной борьбы

Железные окутывал заводы.

Но я пришел, вернее, прилетел:

Узнайте же о лордовом успехе, —

87. Добился я того, чего хотел,

Мне на пути не встретились помехи,

Как ямщику, считающему вехи.

Трехлетнюю определили власть

88. Антихристу наивные пророки:

По их словам, он должен будет пасть,

Когда придет спаситель их далекий.

Но шлет земля в ночную пустоту

89. Мильон ракет, Антихристом рожденных,

И мчится сонм людей освобожденных

Наперерез грядущему Христу!

Что ж, пусть теперь свершится предсказанье,

90. Пусть лорд умрет и снидет век Христов,

Но где же он найдет учеников,

Когда они в глубинах мирозданья,

Когда грехи покинули людей,

91. И смыта кровь с нетленного распятья,

И миру мир бросается в объятья,

Как юноша к возлюбленной своей!»

92. «Вот сладкой сумасшедшинки изюмец, —

Шепнул нам Дидель, малость помолчав. —

Не правда ли, довольно величав

В своем бреду сиятельный безумец?

93. Друзья мои, я встретился вчера с ним

И поспешил позвать сюда. Я знал,

С ним не заснешь, он — антиверонал

Для нас, так склонных к вымыслам и басням.

94. Он был подозреваем в шпионаже

И раза два садился под арест,

Не буен, и за неименьем мест

Из клиники давно не изгнан даже.

95. Здесь у него сестра. Веселый братик

Живет на антресолях у родни,

Работает, корчует где-то пни,

Когда-то знаменитый математик.

96. И жалко мне его: с вином цистерну

Так лопнувший со шпал сгоняет рельс,

Так путается в клетках грозный ферзь

И ходит гениально, но неверно.

97. Так загнивает мир, взамен веселых

И справедливо взвешенных трудов,

Так сенегалец в нас пулять готов,

Обманутый хозяевами олух…

99. Андрей Петрович, лорд и гордость мира!

Вы голодны, и это вам во вред.

Вот пропуск мой, пойдемте. На обед

Сегодня каша с капелькою жира!»

V

1. В последний раз у прихерсонских дюн

Зашлись огнем Алешкинские хаты,

И из Днепра, во всю башку чубатый,

В последний раз хлебнул воды пластун.

2. И над левобережным кучугуром,

Концом нагайки вызмеив пески,

В последний раз поднялся на дыбки

Чужой казак на загнанном кауром.

3. Весь в проволоке, грозен и колюч,

Упорствовал, замкнувшись, перешеек,

И, погибая в поисках лазеек,

Саперы тщетно подбирали ключ.

4. Но, словно несгораемая касса,

Был взломан сбоку броненосный Крым,

И камышом над Сивашом гнилым

Прошла в кирасу фрунзенская трасса.

5. Нерусский крейсер вам отвел корму,

Невытанцевывавшийся фон-Кесарь!

Какой-то, говорят, Луганский слесарь

Уже распоряжается в Крыму.

6. Когда бы не столетний промежуток, —

Шеф наших песенников и бродяг

В Бахчсарай, в Юрзуф, на Аю-Даг

Открыл бы вновь им вольный первопуток.

7. Удвоенного N латинский штрих,

Штрих крымской страсти, вновь бы он ревниво

Внес в Дон-Жуанский список на разживу

«n +1» биографов своих.

8. И, если бы как бы и не бывало

Каких-нибудь восьмидесяти лет,

С себя сорвал бы пару эполет

Поэт с лицом Дарьяльского обвала.

9. И, каверзной судьбе наперекор,

Через освободившееся море

Он переплыл бы, парус хорохоря,

Для нежной встречи в солнечный Мисхор.

10. Ах, Марта, Марта, так ли это дурно,

Когда твой Дидель прыгает в баркас

И, где вчера огонь войны погас,

Глушит бычков на отмели Кинбурна?

11. Над йодом гавани шифрует он

Со спутником своей «Последней ночи»

Морской жаргон сигнальных многоточий,

Цензурный стиль кильватерных колонн.

12. В серьезный тон впадает пересмешник

С наполеоноликим школяром

И на песке, пустынном и сыром,

Справляет с ним свой Диделев «олешник».

13. А тот плетет: «Плевать, что ты семит!

Мы — кровники. Ах, Дидель, Дидя, Дидька!

Попробуй-ка, алчбу мою насыть-ка,

Меня любовь к романскому томит.

14. Вчера попался чудный мне клозетик

В одном дворе… Ты знаешь, Дидуард! —

В нем что-то от бальзаковских мансард,

В нем — знаешь, Дидель? — синтез всех эстетик…»

15. Пусть жизнь им даст не то, что б дать могла,

Двум соловьям в кромешной тьме скворешни

Или в пивной под вывеской «Олешни»,

Где пафос бьет из толстого стекла.

16. Но им дано крутой разгрызть орешек,

Чьей скорлупы иным не растолочь,

В ту звездами прострелянную ночь,

Когда отхлынул Врангель от Алешек.

17. К чему же клонятся, ответь, рифмач,

Твои ямбические мемуары?

Еще на пятистопник твой поджарый

Не возлагал серьезней ты задач.

18. Прости, читатель. Правда, что интригой

Моих полотен я не обострял;

Когда надежду на нее терял,

Меня ругал ты, верно, прощелыгой.