Молчаливый полет - [3]

На холодном овальном пруду

Берега в оловянной полуде

Ледяную стянули слюду.

И слепящими хлопьями пуха,

В белоледице пенных питей,

Как на стол, невидимка-стряпуха

Облепляет живых лебедей.

4 декабря 1926

Зимний день

У нас — деловита зима.

На севере коротки дни.

С утра уже темны дома,

И целые сутки — огни.

Никем не замеченный день

Уныло протрется во мглу

И выронит легкую тень

На людном и шумном углу.

Он будет, как нищий, как вор,

На площади жаться и стыть,

Чтоб мог в него каждый мотор

Презрительный луч запустить.

Когда же не долгий черед

На отдых укажет ему, —

Бедняга свой свет соберет

В угрюмого неба суму, —

И солнце — здесь солнце пустяк! —

Он, медленно пятясь в туман,

Как поданный медный пятак —

Стыдливо опустит в карман…

1925

БУТАФОРИЯ

Опера [15]

Дирижерская палочка славно

Над серьезным оркестром летает,

Целый акт госпожа Ярославна

В бутафорском Путивле рыдает.

За кулисами муж неспокоен —

Полоненный донецкою скверной,

О подруге печалится воин

И боится разлуки неверной.

Но жена далека от измены,

Отдаваясь циничным биноклям

И устои классической сцены

Потрясая языческим воплем.

Были дымы и вражьи набеги,

Только Игоря не было кстати,

Только пчелами пели телеги

И гремели медовые кади;

Где-то пела каленая сабля,

Где-то ладила в тон Ярославне,

Оркестрового звонче ансамбля,

Камертона звучнее и плавней;

Только жалобно вторили дебри

Ярославниной сольной печали —

Контрабасом уехали вепри

И валторнами волки ворчали…

18 марта 1925

БОГ НА УЩЕРБЕ

I. Последнее чудо [16]

По обломкам сваленных колонн,

Тяжело ступая и сопя,

Будет шествовать последний слон

С незажившей раной от копья.

Ни в зоологических садах,

Ни на службе у владык земных,

Ни на диких европейских льдах

Не останется его родных.

Где теперь владычествуем, там

Хмурый наш потомок-зверолов

Будет рыскать по его следам

С человечьим стадом в сто голов…

Он — как мамонт, волосат и рыж,

Он — как молния, необорим —

Будем гнать слона через Париж

И через обледенелый Рим.

Слон достигнет Средиземных вод

Остановится на берегу —

И вострубит, подтянув живот,

К африканскому материку, —

Где его никто не стал бы гнать,

Где ему неслыханный прием

Оказала бы людская знать

В стынущем прибежище своем.

Но поняв, что путь на Юг глубок

И что путь на Север перебит, —

Он повалится на впалый бок

И, рыдая, к богу возопит.

И ответит чаду своему

Бог — спаситель гибнущих внизу:

«Встань, последний! Боль твою приму

И живым на небо вознесу».

Бог опустит пароходный кран, —

Звякнут цепи с облачных высот,

И гигант, покорный как баран,

Под лебедку брюхо поднесет —

И отверзнется небесный кров,

И затрепыхается волна

Под захлебывающийся рев

Поднимающегося слона…

Ноябрь 1926

II. Последний час [17]

От ересей, от хвори уцелев,

Уже в отставке, но в аншефном чине,

Библейский бог, как одряхлевший лев,

Готовится к естественной кончине.

И вспоминает он, как в оны дни

Был миру мил порядок фарисейский,

Как хрипли голуби от воркотни

И звери понимали по-еврейски;

Как, освятив недельные труды,

Он в споре с возрастом, уже осенним,

Седые волосы из бороды

Еще выщипывал по воскресеньям.

Какое было горе небесам,

Какие невозвратные потери,

Когда из-за предательницы сам

Он первый раз узнал об адюльтере!

Как неприятно был он поражен,

Когда недомогающая Ева

Ему явила, первая из жен,

Черт знает чем наполненное чрево!..

Прошла пора любить и ревновать…

И он — как лев у хлева, — умирая,

Косится на цветочную кровать,

Сплетенную бежавшими из рая…

21 мая 1926

Встреча [18]

На каменного идола в степи

Наткнулись мы и рассмеялись дерзко,

Но чудился мне голос: «отступи!

Над беззащитным издеваться — мерзко…»

А он стоял и поразить не мог,

Во власти неба, и зари, и стужи,

Такой большой, такой забытый бог,

Такой обветренный и неуклюжий…

Апрель 1925

Белорусская граница [19]

Здесь ночью качаются тени,

И тлеют остатки кочевья,

И ухом, глухим от рожденья,

К земле приникают деревья.

И чуют селянские хаты,

Иль, может, славянские вежи,

Как ломится в пущу сохатый,

Как молятся звезды медвежьи…

О, свежая княжья охота,

Походы двадцатого года,

Где жгла и травила кого-то

Врагами творимая шкода!

Не вы ль, белорусские топи,

За год перед тем наблюдали

Крушение царских утопий

Под жалобы крупповской стали?

Не вы ль, заливные угодья,

За век перед этой войною

Французского войска лохмотья

Березинской смыли волною?

Из века, подвластного шляхте,

Из края, где шьют доломаны,

На землю плетеного лаптя

Прихлынули злые туманы —

И, вслед беловежскому туру,

Древлянскую вольность оплакав,

На древнюю родину сдуру

Нагнали литву да поляков…

Граница рубцом потаенным

Прошита на ранах Полесья, —

И рыскает ветер шпионом

По конным путям поднебесья;

Туманы ползут, как пехота,

Как порох, сыреет погода, —

И снится ей княжья охота,

В походах двадцатого года!

7 ноября 1926

Революция [20]

Изящно смешивая стили,

В углах лепного потолка

Амуры хмурые грустили,

Облокотясь на облака;

Амфитрионом старомодным

Звенели царские рубли,

Зевали люди ртом дремотным

И мелом по столу скребли;

Зеленый драп рябинным крапом

Забрызгивали невзначай

И исполнительным арапам

Густой заказывали чай.

Не ждал разбойных Пугачевых

Богохранимый град Петров —

В безмолвии пятисвечовых

Благопричинных робберов;

Когда подрагивали свечи,

Когда наружный вьюжный свист

Азартничал по-человечьи

И вел беспроигрышный вист.

Но, в разновес низведши игры,