Мокрая вода - [23]

Митяй возился во сне, вертелся, чмокал губами и – сам не зная как – описался.

Скандал. Ему было стыдно, он не понимал, как это могло случиться, а коварные пацаны хихикали, не признавались. Девчонки презрительно крутили носиками, хмыкали, косичками мелькали. И от этого, почему-то было особенно обидно.

Не выдержал Митяй, схватил большого гуттаперчевого верблюда и стал бить по голове обидчиков. Сначала одного, потом другого догнал – лопаткой игрушечной. Поднялся рёв, пацаны испугались. Возмущённые родители настойчиво попросили убрать Митяя из группы: мол, семья неблагополучная, надо срочно принимать меры.

Пришлось маме опять с тёткой договариваться.

И пробыл Митяй в деревне до самой школы. Чужой – среди своих. Стоило тётке отвернуться, тут же его, как самого маленького, начинали братаны жучить и доставать. Обзывались обидно: – «батюшка – говно», «конина из-под жеребины», а то и просто – «говяшка». Но уличным пацанам в обиду не давали.

Дрались сообща, молча, с остервенением.

Спина к спине. До первой крови. Но проходило несколько минут – и опять вспоминались со смехом давешние дразнилки. Хотя и попадало братанам за это при случае, если тётка вдруг услышит, но Митяй рано понял: – надо надеяться только на себя. И – никаких слёз! Не давай повода! А лучше – сразу – ответь. Пускай наваляют. Стой – до последнего! Он рано потерял ощущение боли и опасности. Словно шторка опускалась на глаза, туман пеленал голову, и он отчаянно лез на рожон – жилистый, вёрткий, как намыленный жгут, беспощадный не по-детски. Темноволосый – в отцову казачью родню. Только вот – росточком маловат – чуть выше среднего.

Весь день на речке пропадал. Загорел до черноты. Кликуху деревенские дали – «Копчёный». Так он с ней и пошёл в эту жизнь.

Пацаны постарше отловят, за руки-ноги раскачают и с обрыва в реку! Ужас! Глаза открывает – вода мутная, несёт стремительно! Барахтается, всплыть пытается, за жизнь свою сопливую борется. Старшие тут же – следят, чтоб не унесло далеко, не захлебнулся бы ненароком.

Снизу, со дна, прохлада будоражит, а всплывёт, и вода – всё теплее, сверкает под солнышком!

Быстрина изгиб делает и прямо на отмель, на мелкий песочек, галечник разноцветный. Стекает мокрая вода с тела, с прилипших к ногам трусов. Темнеют от влаги камешки, ярче становятся, но тут же высыхают на жарком солнце, блекнут. Глаза сощуришь, они слипаются от воды. Запах от реки, прохлада от кустов ракиты. Дышится полной грудью. Житуха!

Камешек на отмели нашёл с дыркой – «куриный бог». Повесил на шею на бечёвке. На счастье, как местные говорили. Куда-то он потом затерялся, да так и не нашёлся.

Однажды окружили его в конце пустынной соседской улицы трое. Подловили, когда был без братанов. Видно, хотели на кулачках одного испытать.

– Ну чё, говноед, засранец, жук-навозник, воняшь тут по всей нашей улице.

Митяй побелел. В прыжке, не теряя времени на разговоры, головой въехал в лицо самому рослому, да так, что у самого кость лобная заныла. Тот закрыл лицо руками, присел, завертелся. Второму, не мешкая, отвесил обидную, хлёсткую пощёчину. Третий убежал. А Митяй постоял немного и ушёл. Брёл так, пока в сознание не вошёл, не понял, что кулаки надо разжать.

После этого его стали приглашать на разбираловки в разные концы села. Он шёл охотно. Сразу схватывал суть. Наводил резоны. И перестали ему навозом в глаза тыкать. Не то, чтобы побаивались – уважали. И старшие пацаны на свой пляж разрешили Митяю приходить, загорать. Это был особый шик. Разговоры, сигареты.

Однажды они залезли с братанами на разорённую в коллективизацию колокольню. Далеко видно – до горизонта. Наверху – прель, запахи необычные. И гнёзда, где птицы высиживали в таинственном полумраке птенцов. Грудка тёмная, горлышко – светлее. Пёрышки переливаются зеленоватым. Глазки – чёрные, блестят бусинками. Дышит, живёт. Взрослые птицы волнуются, предупреждают:

– «Скриииии» – скрывайся! Не подходи к гнезду!

Смелые, а сами-то – с ладонь взрослого человека, тельце вытянутое, клюв небольшой, блестящий.

– Ласточки? – почему-то шёпотом спросил Митяй. – Вишь – хвост вилкой.

– Стри-и-и-жи. Похожи только на ласточек, – тихо сказал старший брат Иван. – Вырастут, свалятся однажды с купола, сразу на крыло лягут, и два года будут потом летать без посадки!

– И не спят?

– Не-а! И во сне летают, – ответил Иван с завистью. – У них же всё есть! С облака пьют, солнцем греются, мошку ловят на лету, скорость большая! Чё еще надо? Счастье, как говорится! – Иван зажмурился от удовольствия.

Митяй потом часто вспоминал колокольню, острые лучи солнца в прорехах купола, как сноп белого света. А главное – удивительных стрижей, которые вот так, запросто, не ударившись о землю, парят, и им хорошо в высоте! Распрями руки в стороны, падай с крыши и – пар! Тишина над миром. Нет ни врагов, ни друзей – один ты, как в момент рождения. Летишь уверенно, потому что знаешь, куда надо лететь! Туда, где все родились. Время потом перетасовало, а в памяти – то – первое осталось! И все к нему стремятся: хотя бы ненадолго вернуться, сил набраться, вспомнить себя, и уверенно лететь дальше, не ведая страхов и головокружения.