Мокко - [5]
Человек, который, возможно, убил моего сына.
Я точно знала, что заснуть не смогу. Эндрю ушел спать. Мы обменялись парой коротких фраз, парой прикосновений. Мне очень хотелось, чтобы он меня обнял. Мне хотелось, чтобы он меня поцеловал, хотелось ощутить его тепло, его силу. Мягкое прикосновение его тела… Но он тихо вышел из комнаты. А я осталась в гостиной. Комната вдруг показалась мне больше, чем обычно, и почти незнакомой, хотя мы переехали в эту квартиру семь лет назад. Какое-то время я рассматривала лепные украшения на потолке, паркет, характерные отметины на стене, оставшиеся от камина, который домовладелец, к сожалению, приказал убрать перед нашим переездом. Здесь, в гостиной, мы поставили мебель, унаследованную Эндрю от дедушки и бабушки, которых я почти не знала и которые жили в своем холодном поместье в Норфолке: широкое канапе с обивкой из бордового бархата – старенькое, но все еще крепкое, слегка подпорченный сыростью восьмиугольный стол из эбенового дерева и несколько скамеечек для ног, обитых вышитым крестиком полотном, пожелтевшим от времени. Остальная мебель в комнате была куда менее величественной – мы купили ее в магазинах «Ikea» и «Habitat», и она уже была порядочно потрепана годами и детьми.
Вот так, стоя без движения, я словно бы заново привыкала к своему дому – маленькому спокойному миру, покой которого никто и ничто не сможет нарушить. Моему семейному гнездышку. На подоконниках – чахлые азалии, каждый год чудесным образом зацветавшие. Маленькое оливковое дерево, привезенное из Тосканы. Картины на стенах: сцены из повседневной жизни, которые так нравятся Эндрю, – перспектива и игра света. Несколько натюрмортов, на одном из которых, подписанном «Гортензия Жанвье, 1921», изображен стол после дружеской пирушки – скатерть измята, стулья с пурпурными спинками отодвинуты, на столе пустые кофейные чашки и корзинка с фруктами. Архитектурные эскизы Эндрю – проекты палладианских вилл. Портрет моей бабушки Титин, на котором она запечатлена тридцатилетней – кудрявая брюнетка со светлыми глазами. Знакомые предметы: керамическая шкатулка фирмы «Wedgewood» лавандово-голубого цвета, подаренная мне сестрой Эндрю надень рождения; маленькая статуэтка бога Меркурия в крылатых сандалиях и с устремленным в небо указательным пальцем, которую Эндрю унаследовал от деда; фигурка вставшей на дыбы лошади без передней ноги из муранского стекла, привезенная Малькольмом из школьной экскурсионной поездки в Венецию…
Ничто не напоминало о том, что случилось сегодня днем. Комната со всей обстановкой словно бы застыла в своем привычном спокойствии. Тишина ночи между тем нарастала. Я старалась не смотреть в сторону комода, стоявшего в углу, на котором были расставлены фотографии в рамках, чтобы не видеть снимок улыбающегося Малькольма – худенького, слишком быстро вытянувшегося, угловатого подростка с растрепанными волосами. Я посмотрела на фотографию его сестры – светловолосой, с белоснежной улыбкой. Я успела соскучиться по Джорджии. Мне вдруг ужасно захотелось пойти в ее комнату, обнять мою девочку, вдохнуть этот сладковатый аромат – так чудно пахнут только сонные маленькие дети… Я понимала, что не смогу вернуться в нашу с Эндрю спальню, раздеться, лечь в постель, словно ничего не случилось, и заснуть.
Я уже тогда знала, что запомню эту ночь на всю жизнь и что воспоминания эти останутся со мной, на мне, словно шрам, словно след от ожога. Я не забуду одежду, которая была на мне в эту среду, – застиранные джинсы, джемпер цвета хаки, который так хорошо подходит под цвет моих глаз, и серые кеды «Converse». Я буду помнить все. Этот день никогда не уйдет из моей памяти. Я буду помнить даже свои руки, сжимающие руль авто, с побелевшими от напряжения пальцами, и песню, которую в этот момент передавали по радио, – старое диско в исполнении девичьей группы «Sister Sledge», под которое я танцевала когда-то, в другой жизни. Я буду помнить отражение своих глаз в зеркале заднего вида – я не помню, чтобы у меня когда-то был такой взгляд…
В это утро Малькольм, как обычно, встал поздно, чувствовал себя скверно и вел себя соответственно. Я торопила его, ругала. Он на четвертой скорости сжевал свою булочку с шоколадом и ушел мрачный, хлопнув дверью. Последнее, что я увидела, – это его долговязая фигура, так похожая на фигуру отца, на лестничной клетке. Через несколько минут мы с Джорджией тоже вышли из дома – занятия у нее начинались позже, чем у Малькольма. Потом я вернулась домой и села работать. Среда. Детский день. После уроков, пообедав в столовой, Малькольм, как обычно, пошел в музыкальную школу, а Джорджия в сопровождении подружки и ее мамы – в танцевальную студию.
Почему утром ничто не предупреждает нас об ужасе, который довелось пережить мне? Почему нас не посещают предчувствия, когда мы моемся в душе, завариваем себе чай «Earl Grey», когда открываем электронную почту и просматриваем письма? Почему мы не получаем знаков свыше, почему молчит наша интуиция, молчит до той самой минуты, когда небо обрушивается нам на голову, раздается звонок телефона и чей-то голос сообщает страшную новость? Почему, когда ребенок выходит из вашего лона после стольких усилий, после пережитой боли и вам кладут его на живот такого теплого, мокрого, вы думаете только о счастье и радости, а вовсе не о грядущих драмах, о тех мгновениях, которые разрушат вашу жизнь? Почему мы совсем не готовы к несчастьям? Но разве может быть по-другому? Неужели каждое утро, сунув в рот зубную щетку, надо думать, случится ли это сегодня или завтра? Неужели нужно готовить себя, говорить себе, что можно в любой момент потерять ребенка, родителя, мужа, сестру, брата, подругу? Нужно быть готовым? Готовым к худшему? Но как тогда жить?
Жаркий июль 1942 года. Около десяти тысяч евреев, жителей Франции, томятся в неведении на стадионе «Вель д'Ив». Старики, женщины, дети… Всех их ожидает лагерь смерти Аушвиц. Десятилетняя Сара рвется домой, к четырехлетнему братику, закрытому на ключ в потайном шкафу. Но она вернется в Париж слишком поздно…Спустя шестьдесят лет Джулия, американка по происхождению, пытается понять, почему французские власти позволили уничтожить своих соотечественников. Что же стало причиной трагедии — страх или равнодушие? И нужны ли сегодня слова покаяния?Перевод с английского Анатолия Михайлова.
Роман об отношениях современных мужчин и женщин от известной европейской писательницы с русскими корнями.Брат и сестра Антуан и Мелани всю жизнь чувствуют себя одинокими, несмотря на положение в обществе. Может быть, ранняя смерть матери бумерангом задела их судьбы и причина неумения устроить свою жизнь кроется в детстве, лишенном материнского тепла? Пытаясь узнать тайну гибели матери, Антуан едва не потерял сестру. Но, пройдя долгий путь, герой распутает паутину прошлого, чтобы обрести себя настоящего.
Впервые на русском языке новый роман Татьяны де Ронэ «Русские чернила».Молодой писатель Николя Дюамель внезапно попадает в странную ситуацию: при попытке получить новый паспорт он узнает, что в прошлом его отца есть некая тайна. В поисках своих корней он отправляется в путешествие, которое приводит его в Санкт-Петербург.Пораженный своим открытием, он создает роман, который приносит ему громкий успех. Казалось бы, с призраками прошлого покончено. Но тогда отчего Николя Дюамель не находит покоя в роскошном отеле на острове? И какие таинственные секреты омрачают безоблачное небо Тосканы?..
Во времена, когда в Париже ходили за водой к фонтану, когда едва ли не в каждом его округе были уголки, напоминающие деревню, на тихой тенистой улочке неподалеку от церкви Сен-Жермен-де-Пре, где некогда селились мушкетеры, жила одна женщина. Она и понятия не имела, что грядут великие потрясения, которые перекроят столицу мира, а заступы рабочих, посланных ретивым префектом, сокрушат старый Париж. Точно так обитатели тихих московских переулков не знали, что чья-то решительная рука уже провела прямую линию, рассекшую надвое старый Арбат.
Пересадка сердца может не только спасти, но и навсегда изменить жизнь даже угрюмого программиста-женоненавистника. Особенно если ему достанется женское сердце.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.