Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода - [6]

– Нет таких среди нас! – убежденно сказал Осия, сверкая своими большими глазами. – Нет, потому что не может быть!

Глава 3 Погоня

Войско фараона пришло в Пи-Гахирот перед закатом солнца, но пыль, поднятую им, наблюдатели углядели вскоре после полудня.

– Нам надо сменить место! – беспокоились начальники колен и те, кто командовал воинами. – Зачем мы встали у самого моря? Зачем загоняем себя в ловушку? Здесь египтяне окружат нас и перебьют! Нас же не малая горстка, чтобы могли мы спрятаться в зарослях тростника!

Тростник здесь рос густо, но все равно больше сотни человек спрятаться в нем не могло.

– Как бы мы ни встали и куда бы мы ни побежали, от колесниц нам не убежать, – отвечал Моисей. – Останемся там, где стояли.

Нет ничего страшнее колесниц в египетском войске, потому что быстры они и велика их мощь. Кони сметают с пути все препятствия, подминают и топчут, а воины сначала осыпают стрелами издалека, а вблизи рубят мечами. Там, где проходят колесницы, живых обычно не остается.

В отличие от отца и деда, Мернептах мало понимал в военном деле и привык полагаться только на силу. Искусство побеждать при помощи хитроумных планов было ему недоступно. Моисей не сомневался, что фараон выйдет на него со всем своим войском, за исключением той части, которая охраняет границы Египта от нападения чужеземцев. А это около шестисот колесниц, пятьдесят тысяч всадников и не менее двухсот тысяч пеших воинов – гвардия, лучники и копейщики. Гвардейцев всего тридцать тысяч, но в бою каждый из них стоит троих, если не четверых, настолько они сильны, ловки и свирепы.

О том, чтобы сразиться с египтянами, не могло быть и речи – это означало верную гибель. О том, чтобы убежать, речи тоже не было – огромный караван не может убежать от регулярного войска, скорость не та. Да и сколько можно бегать – день, два, три? И как вообще можно изжить в себе рабство, если убегаешь и ждешь, трепеща, что вот-вот нагрянут египтяне?

Только бы ветер не ослаб и не изменил бы направления… И не лишился бы фараон в гневе остатков своего благоразумия…

Ветер пока что не разочаровывал – продолжал дуть с востока и не ослабевал, а усиливался. Что же касается фараона, то тут оставалось только уповать и надеяться.

– Не ждем ли мы каких-то кораблей? – спросил казначей Манассия, сын Элона, тощий, сутулый, похожий на букву «ламед»[8].

В вопросе его Моисей услышал нехороший намек и разгневался на хитроумного казначея.

– Какие могут быть корабли?! – спросил он. – И сколько их должно быть, чтобы уплыли все?! И кто приплывет спасать нас?! Хананеяне?!

Говорили с глазу на глаз, в шатре. Манассия испугался, что громкий голос Моисея будет услышан кем-то вне шатра, и поспешил повиниться:

– Я сказал глупость, подумав, что нет другой пользы от моря, кроме как уплыть на лодке или корабле…

– От моря бывает разная польза! – сухо сказал Моисей, которому не нравились привычки Манассии к намекам, недомолвкам и оправданиям.

Вскоре после ухода Манассии пришел Элиуд и рассказал, что люди волнуются и ропщут.

– Есть такие, что кричат: «Побьем Моисея камнями за то, что он оторвал нас от домов наших и привел на верную гибель», – Элиуд покачал головой, выражая свое неодобрение столь вопиющей неблагодарности. – А некоторые сказали, что пойдут молиться в храм Осириса, чтобы он взял их под свое покровительство – и ушли! Военачальник Савей хотел пуститься за ними в погоню, но Нахшон остановил его, сказав: «пусть идут».

– Правильно сказал Нахшон, – одобрил Моисей поступок главы колена Иегуды. – Поистине, из всех начальников колен он самый разумный.

– А Савей самый рьяный из всех военачальников, – заметил Элиуд.

Моисей поморщился. Элиуд намекал на то, что жена Савея была египтянкой. Она обратилась в веру своего мужа и последовала за ним в изгнание, но Савея когда в шутку, а когда и всерьез, попрекали этим браком. «Дети принадлежат народу матери, родившей их, – говорили ему, – так зачем тебе умножать число египтян?» Моисей хорошо понимал, что чувствовал Савей, слыша такие слова. Сам он после того, как убил надсмотрщика-египтянина и бежал из Египта, некоторое время жил в стране Куш[9], где женился на дочери тамошнего правителя Фарбис и некоторое время жил с ней. Женился Моисей не по доброй воле, а по принуждению, рискуя в случае отказа лишиться расположения правителя Кукиноса, отца Фарбис, а этого расположения чаще всего лишались вместе с жизнью. Принуждение не порождает приязни, пришел день, и Моисей оставил Фарбис. Он уже бы забыл о ней, если бы брат Аарон и сестра Мариам не попрекали бы его этим браком. «Как ты мог делить ложе с кушиткой!» – восклицали они, укоризненно качая головами. «Случилось так, что у меня не было другого выхода», – отвечал Моисей.

У воспоминаний такое свойство – одно тянет за собой другое. «А ведь сегодня ровно год с того дня, как я ушел от мадиян и вернулся в Египет. Целый год прошел…»

Фараон поступил так, как и ожидал Моисей – пришел и встал так, что евреям некуда было уйти (разве что обернуться птицами и полететь над скалами, разве что обернуться рыбами и уплыть в море), но нападать не спешил. Зачем нападать, если положение у евреев безвыходное? Зачем убивать своих собственных рабов, если у них нет другого выхода, кроме как покориться? Пусть евреи вернутся и дальше приносят пользу фараону и Египту! Ну, а если они не покорятся, тогда будут уничтожены…