Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. - [196]

{Я выше говорил, что} во время перехода отряда из Гастачая на Вареникову пристань было заключено перемирие с горцами, между тем последние сделали два выстрела против Анрепа и его адъютанта Колебякина, ехавших несколько впереди отряда. Анреп на другой день прихода отряда на Вареникову пристань приказал объявить, что если горцы не выдадут немедля стрелявших, то он часть своего отряда пошлет для уничтожения жилищ и хлеба горцев. Немедля явились старшины из соседних аулов. Они уверяли, что не могут отыскать стрелявших. Анреп повторил свою угрозу, и на другой день были приведены два почти голых оборванца. Когда их спросили через переводчика, зачем они стреляли, зная, что было замирение, они отвечали, что хотели этим понравиться женщинам. Анреп, прочитав им мораль, сказал, что они теперь в его руках, что он мог бы приказать их расстрелять, но для того, чтобы они умели ценить великодушие Русского Царя, он не только его именем их простил и отпустил домой, но приказал еще выдать каждому из них по десяти карбованцев (так называли на Кавказе серебряные рубли). Анреп говорил все это с необыкновенной величавостью; в словах же его и действиях не было никакой логики; {можно было простить оборванцев; сомнительно было, чтобы стреляли именно эти оборванцы; вероятнее, что они были представлены только во избежание исполнения угроз Анрепа, но зачем было давать им еще по 10 руб. сер., этого я не понимаю}.

Анреп вскоре уехал в Керчь, сдав командование отрядом свиты Его Величества контр-адмиралу Серебрякову; с ним уехали исправлявший должность начальника штаба Филипсон и Колебякин. Я поместился в палатке Филипсона и потому был ближайшим соседом Серебрякова, с которым часто виделся. Анреп и Филипсон приезжали несколько раз в отряд, и последний жил со мной в одной палатке, а когда я ездил в Керчь, то останавливался у Колебякина. Отношения между последним и Филипсоном были по-прежнему неприязненные, и я был, так сказать, между двух огней. Увидав раз в палатке Серебрякова прекрасный сотовый мед, принесенный ему одним из соседних горцев, я хотел его попробовать, но до этого он меня не допустил, сказав, что мед, может быть, отравлен и что он прикажет дать его для пробы собакам. Чтобы дать понятие, что за люди занимали значительные должности на Кавказе и какие были между ними отношения, приведу распространившийся тогда, по моему мнению невероятный, слух, что этот мед поднесен был горцами по наущению коменданта Анапы, полковника Рота, находившегося во вражде с своим начальником Серебряковым.

Несмотря на замирение с соседними горцами, они любили выказывать свое молодечество: так, один горец верхом вскочил в середину строившегося укрепления, выстрелил и ускакал невредимым, несмотря на то что кругом производившихся работ была расставлена цепь. Но из этого не следует заключать, что наши войска дремали. Раз при наступившей темноте ударили тревогу: стоявшим в цепи показалось, что подходят горцы; в несколько минут часть войска, которая была назначена в этот день для отражения горцев на случай их наступления, со всею артиллерией уже собралась на заранее определенном месте.

Для совершенного окончания в одно лето {устройства} укрепления у Варениковой пристани требовался камень, которого нельзя было добыть в окрестностях. По имевшимся сведениям, в нескольких верстах от строившегося укрепления были древние укрепления, в которых имелся камень. Серебряков поручил мне отыскать одно из этих укреплений, для чего и дал мне сотню конвойных казаков. Я нашел в 12 верстах от Варениковой пристани древнее четырехугольное укрепление и в нем много камня, которым мы воспользовались. Поиски эти внутрь неприятельской земли с незначительным конвоем были небезопасны.

В августе месяце брат мой Николай приехал из Симферополя к нам погостить; я его возил из Темрюка на Вареникову пристань. С нами приехала жена моя. При расположении войск на левом берегу р. Кубани проезд от Андреевского поста до строящегося укрепления был безопасен, но для большей предосторожности я выслал из Андреевского поста десять пластунов для осмотра местности, не скрываются ли где-либо горцы. Пластуны, как кошки, взлезли на деревья, и эта ловкость заняла жену и брата, видевших пластунов в первый раз. Пластуны дали знать, что нигде горцев нет, и жена с братом поехали в тарантасе в строящееся укрепление; я их конвоировал верхом с несколькими казаками. Они пили чай в палатке Серебрякова и в тот же день воротились тем же путем. Я в это время, и несколько лет прежде, не пил чаю, чувствуя от него тошноту. Когда вечером у всех палаток лагеря ставили самовары, одна моя палатка была без самовара; на меня это наводило грусть, а все же чаю я пить не был в состоянии.

Окончив работы по сообщению Андреевского поста с укреплением на левом берегу р. Кубани у Варениковой пристани, я ездил в Керчь проститься с Анрепом, Филипсоном и Колебякиным.

В Керчи я купил целый пуд очень сладкого винограда, который привез в Темрюк, и мы его постоянно ели дорогой, возвращаясь в Москву. При окончательном выезде моем с женой из Темрюка в Петербург, по распоряжению Завадовского, явился для конвоирования нас по плавням целый казачий полк, который ехал около нашего экипажа врассыпную. Картина была живописная при тогдашних мундирах Черноморского казачьего войска. На следующей станции означенный полк сменился другим, который конвоировал нас до окончания плавней. Конвоировавшие полки были те самые, которые составляли рабочий отряд на правом берегу р. Кубани у Варениковой пристани. Несмотря на малороссийские лица, на которых нелегко разгадать то, что они думают, видно было, что казаки собрались с удовольствием, желая отблагодарить меня за мое с ними хорошее обхождение и, как они выражались, за благодеяния, которые они долго помнили, так что и Завадовский, когда случалось ему позже писать ко мне, называл меня благодетелем черноморских казаков.