Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. - [194]

Мы переехали из Керчи в Тамань на военном ботике «Часовой», командир которого пригласил двух молодых дам прогуляться до Тамани, так как, доставив нас, он должен был немедля вернуться в Керчь. Недолго он любезничал с этими дамами: сильным боковым ветром очень накренило ботик; дамам, испуганным этим положением ботика и страдавшим морскою болезнью, было не до любезностей, а между тем им предстояло еще обратное путешествие.

В Темрюке был нам отведен один из лучших домов, в котором, впрочем, полы были земляные; кажется, тогда во всем Темрюке был только один дом с деревянными полами, принадлежавший А. Л. Посполитаки. В отведенном нам доме было пять комнат, из коих две в переднем фасе были заняты: маленькая нашей спальней, а побольше кабинетом жены, служившим и гостиной, и три в заднем фасе; в боковых жили: в одной Е. Е. Радзевская и служанка жены, а в другой шурин мой Анатолий; между этими комнатами была передняя. Кухня была в особом строении, в котором помещались двое слуг и повар. Вначале повар очень затруднялся приобретением провизии; казаки, привыкнув к тому, что их офицеры отбирают у них все даром, ничего не хотели продавать, но когда, наконец, удостоверились, что повар за все платит наличными деньгами, то сами втихомолку к нему приносили разную провизию, опасаясь только, чтобы ее не отобрали их офицеры. После этого, за исключением говядины, у нас не было недостатка в провизии и, между прочим, в фазанах и разной дичи; говядину же я возил в Темрюк только по приходе отряда на левый берег р. Кубани; в этом отряде нижним чинам пехотных полков полагалась мясная порция.

Нельзя в коротких словах описать всех злоупотреблений, которые дозволяли себе офицеры, и в особенности высшие чины в Черноморском казачьем войске. Командиры полков, которых по очереди располагали на кордонной линии против горцев, заставляли казаков {командуемых ими полков} работать в свою пользу, оставляя посты против горцев почти пустыми. В Андреевском посту, считавшемся одним из очень опасных, где должны были находиться до 200 казаков, оставалось всего человек 5, прочие все работали в поле для полкового командира А. Л. Посполитаки. Впрочем, этот господин, пользуясь расположением Завадовского, грабил не только казаков своего полка, но и посторонних и даже проходящих. Если же кто-либо, {хотя бы из последних}, позволял себе сказать слово против Посполитаки, то он приказывал такового бесчеловечно сечь в своем присутствии. Посполитаки держал на аренде, между прочим, рыбные ловли; рабочие при этих ловлях получали известную долю из дохода с ловли, но обязаны были все без исключения покупать из лавок, принадлежащих Посполитаки, по чрезвычайно высоким ценам, так что после каждого расчета рабочие люди оставались у него в большом долгу. Они знали, что их жалобы будут не только бесполезны, но даже вредны для них, тем более что они почти все были беспаспортные. {Вообще, казачьи офицеры позволяли себе грабить простых казаков, отличаясь от них только сословными правами, а не образованием.} Впрочем, из так называемых чиновничьих семейств многие были очень бедны; стекла в нашем доме мыла дочь какого-то казачьего офицера, и вообще жены и дочери многих казачьих офицеров исполняли самые грязные работы.

Жена моя в будни, {которые я проводил на работах}, занималась чтением привезенных из Москвы книг и ловлею рыбы, которой в рукаве, проходящем у Темрюка, всегда очень много; {бывает время, что рыба слоями совершенно наполняет ее}. Жена привезла с собою из Екатеринославской губернии овражка (суслика) и из него сделала чучело. Это животное появляется почти ежегодно в Новороссийских губерниях в невообразимо огромном количестве и совершенно истребляет хлебные растения. Жена добыла в Темрюке птицу пеликана и очень красивого и молодого орла необыкновенной величины, так что когда он, сидя посреди нашей большой комнаты, распускал крылья, то оставалось мало места для прохода около них. Этот орленок сделался вполне ручным, выходил из комнаты, в которой сидел на свободе. Он долго жил у нас; его застрелили казаки, вероятно, за то, что он ел их кур. Пеликана также убили; из него сделано было чучело. Жена, сверх того, занималась ловлею бабочек, жуков и ужей, которые часто заходили на наш двор; лягушки же постоянно жили в наших комнатах. Вообще жизнь в Темрюке проходила весело, только звон на колокольне, извещавший о смерти одного из жителей Темрюка, наводил грусть. Несмотря на то что Темрюк был тогда очень мал, этот звон иногда слышался по два и более раза в день. Смертность была очень большая.

В одну из тех трех недель, которые я постоянно жил в Темрюке, бывший с нами слуга сестры моей Иван исчез после завтрака; его не могли доискаться перед обедом; по моему извещению разосланы были казаки по разным направлениям, но так как и поздно вечером его не отыскали, то все полагали, что он захвачен какими-нибудь никем не замеченными горцами; наше сожаление и страх были чрезвычайны. На другой день оказалось, что он лег в сено, где проспал преспокойно более 12 часов сряду.

По распущении в июне отряда, работавшего на правом берегу р. Кубани, в первую мою поездку из Темрюка в Андреевский пост я взял с собою жену. Приехав в этот пост, я послал бывшего при мне инженерного кондуктора пригласить зауряд-есаула, командовавшего оставшеюся при работах сотнею казаков. Кондуктор, возвратясь, объявил, что есаул его разругал, сказав, что я сам могу к нему явиться, так как он такой же капитан, как и я, и что есаул показался ему пьяным. Однако же есаул вскоре пришел в мою комнату и грубо сказал, что я не имею права за ним посылать кондуктора, которого он за то, что приходил за ним, арестует. Когда я очень хладнокровно объяснил ему, что он, с его сотнею казаков, состоит, по приказанию наказного атамана, под моим начальством, есаул, которого отделял от меня стол, вынул шашку из ножен и замахнулся ею, чтобы ударить меня по голове. Казаки, видевшие начало этой сцены в окно, вбежали в комнату, схватили есаула за руки и вытащили вон. Жена моя гуляла в это время около поста. Я, выйдя из комнаты, приказал скорее закладывать тарантас, в котором мы приехали, и рассказал жене о случившемся. Не успели еще заложить тарантас, как прибежал ко мне тот же есаул. Он, стоя на коленях, просил прощения и о том, чтобы я об его поступке не передавал наказному атаману. На ответ мой, что я не могу скрыть от атамана его поведения, он пополз за нами на коленях, прося у меня и у жены, которую удерживал за ее платье, простить его, говоря, что атаман разжалует его в простые казаки, что он все чины заслужил в бою с горцами и что если я его прощу, то будет со мной Божие благословение, а в противном случае я и жена моя, и если у меня есть мать, то и она попадемся в плен к горцам. По приезде в Темрюк я рассказал о случившемся полковому командиру А. Л. Посполитаки, который, сейчас же сменив зауряд-есаула, посадил его под арест и донес Завадовскому. Последний немедля приехал из Екатеринодара; я его просил по возможности ограничить наказание зауряд-есаула.