Мои воспоминания - [70]

Шарль Леневё был нам добрым товарищем, более того, другом. Судьба не всегда воздавала ему по заслугам, однако он неизменно сохранял хорошее расположение духа, остерегаясь требовать от жизни больше, чем она способна была дать.

В 1865 году его отметили на Римской премии, он вышел тогда победителем. И принял участи в новом государственном конкурсе на трехактное произведение для Опера-Комик. И снова победил с партитурой «Флорентинца», которого из-за событий 1870 года поставили на сцене лишь в 1874. И наконец создал «Веледу», поставленную в Лондоне, где ему повезло заполучить в исполнительницы заглавной роли Аделину Патти. В консерватории он стал выдающимся преподавателем гармонии и композиции. Он оставил после себя мастеров, которые сформировались благодаря его науке, что неторопливо вела по ступенькам мастерства вверх, не гонясь за музыкальной искушенностью, зато неизменно сохраняя честность, верность, потрясающую ясность и здравый смысл.

Смерть Фремье сорвала царственный венец с французской скульптуры. Это был большой художник, неповторимый и оригинальный. Микеланджело говорил: «Тот, кто привык идти следом, никогда не окажется впереди». Фремье ни за кем не следовал.

Нужно ли называть здесь его главные работы: конную статую Людовика Орлеанского, «Человека каменного века», «Святого Григория Турского», «Слона» из сада Трокадеро, «Кентавра Терея», «Фавна, играющего с медвежонком», трагическую, волнующую «Гориллу, уносящую женщину», что принесла ему почетную награду на Всемирной выставке 1888 года, и «Жанну д’Арк», превратившую площадь Риволи в место паломничества патриотов? Так он трудился без перерыва, оставаясь живым, подвижным до глубокой старости (а ведь он умер в возрасте 86 лет!). И мы удивлялись, заставая его в мастерской за обработкой глины или с резцом в руках, что-то напевающим, с лукавым видом старого парижского мальчишки.

Теперь его слава покоится в каменном саркофаге, из того камня, что он так любил и умел оживлять своим вдохновением. Этот камень обязан ему жизнью, и он же охраняет его смерть.

С Жоржем Берже наша Академия потеряла настоящего аристократа от искусства. Сам он никогда им не занимался, но любил его и преданно ему служил.

Прежде всего он стал организатором наших Всемирных выставок, в том числе той выдающейся, что состоялась в 1889 году. Вспомним также Выставку, посвященную электричеству, в 1881 году, положившую начало повсеместному использованию изобретений Эдисона. Там же мы увидели первое применение телефона или хотя бы услыхали о нем. Разве можно забыть удивление слушателей, когда на другом конце провода зазвучала музыка, которую играли в Опере?

Ему же обязано своим существованием «Общество друзей Лувра». Наконец, он основал «Музей декоративного искусства», первый музей практической направленности. Пожелав заняться политикой, он и в нее принес изящество и улыбку.

Скажу еще несколько слов об английском художнике сэре Уильяме Квиллере Орчардсоне, нашем ассоциированном члене. Он родился в 1835 году в Эдинбурге, а в 1877 его приняли в члены Королевской академии. Он прожил счастливую жизнь, о которой почти нечего рассказать, ибо всю ее он посвятил работе.

Что касается сегодняшнего дня, то мне кажется, что удовольствие беседовать с вами — а такая возможность столь редка! — увлекает меня далее, чем следовало бы. Итак, опустим занавес, как сказали бы в театре.

Мы счастливо достигли конца той Аппиевой дороги, вдоль которой лежат наши умершие. Древние созерцали этот путь с грустью, но без скорби: «Да будет он украшен цветами, и пусть траурный ряд кипарисов оттенит сияющую белизну их могил». Простимся же с теми, кто покинул нас и упокоился в сознании, что благородная их задача выполнена. И, следуя их примеру, вернемся к нашим земным делам.

Ежегодное открытое заседание Академии изящных искусств.

Суббота, 5 ноября 1910 года.

Речь Массне, президента Академии изящных искусств

Господа!

Каких-то две недели назад под этим куполом состоялся большой прием. Здесь собрались тогда представители пяти академий, выдающиеся ученые, блистательные философы, цвет французской словесности и мы, ревнители искусства. Это была официальная церемония, сейчас же — семейный праздник. В своем кругу мы можем без помех вести задушевные беседы и в то же время музицировать, как у господина Шуфлери. Несмотря на нарядный фрак и парадную шпагу на боку, вчерашний президент превратился ныне в чуть выше сидящего товарища.

Но одна мысль удручает нас с самого начала встречи: то, что мы не видим рядом, на привычном месте Анри Ружона, нашего неизменного лучшего секретаря, который еще не выздоровел. Пускай он сам и его семья знают, что мы глубоко опечалены его отсутствием и желаем быстрого и счастливого возвращения, наши самые теплые воспоминания и наша привязанность сегодня с ним.

Да позволено мне будет поблагодарить здесь щедрых дарителей, которые поддержали молодых артистов. Господин Гюстав Клосс пожертвовал Академии изящных искусств сумму, необходимую для того, чтобы снова отправить на виллу Медичи одного пансионера по архитектуре.

Джон Сэнфорд Салтус, гражданин Соединенных Штатов, проживающий в Нью-Йорке, также пожертвовал сумму на выплату годовой премии в пятьсот франков автору батального полотна, отмеченного на Выставке изящных искусств в Париже.