Мои воспоминания - [57]

Все друзья наперебой свидетельствовали о желании посетить мой вечер в Опере. Но среди них оказался один преданный любитель театра, высказавший мне сожаления по поводу невозможности посетить праздник: у него только что умер дядя-миллионер, а он был его наследником. Я выразил ему соболезнования, и он ушел.

Самое забавное, что я случайно узнал о разговоре, состоявшемся у него со служащим похоронного бюро в связи с погребением дяди.

«Если месье пожелает, чтобы его обслужили по первому классу — говорил служащий, — мы можем убрать всю церковь в черное в знак траура, пригласить оркестр из Гранд Опера и лучших певцов, сделать монументальный катафалк». Затем последовала сумма.

Наследник колебался.

«Тогда, месье, сделаем по второму классу: с оркестром из Опера-Комик и артистами второго плана», — затем он назвал сумму.

Наследник все еще сомневался.

Тогда служащий добавил тоном сожаления: «Значит, будем хоронить по третьему классу, но предупреждаю вас, месье, это будет очень невесело!»

Если уж я ступил на эту почву и начал рассказывать истории, несомненно подлинные, упомяну и о том, что я получил из Италии поздравительное письмо, в конце которого стояли приличествующие случаю слова, на сей раз такие: «Примите мои самые искренние… похороны»! (вольный перевод на французский итальянского слова 1’ossequiosita — почтение)

Да, смерть иногда показывает нам свои забавные стороны, тогда как жизнь — печальные. Все это напомнило мне о братьях Лионне, которые преданно следовали за любой похоронной процессией. Руководило ими пристрастие к похоронам или желание видеть свои имена в списках почтенных людей, что печатали по этому поводу в газетах? Этого мы никогда не узнаем.

Викторьен Сарду услышал однажды, как в похоронном кортеже один из братьев Лионне с сокрушенным видом сообщил соседу по процессии о здоровье их общего друга: «Мне кажется, он будет следующим!» Эти слова привлекли внимание Сарду, и он воскликнул, указывая на братьев: «Они не только ходят на похороны, но и анонсируют их!»

Глава 28 Милые воспоминания

Возвратившись летом 1902 года из Парижа, я поселился в Эгревиле.

Среди захваченных с собой книг и брошюр я обнаружил «Побежденный Рим» Александра Пароди. Эта замечательная трагедия попала ко мне в 1876 году, когда она с ошеломляющим успехом впервые шла в Комеди-Франсез.

Еще молодые в то время Сара Бернар и Муне-Сюлли сыграли две самые потрясающие сцены во всем действии: Сара Бернар — в роли слепой бабки Постумии, а Муне-Сюлли — в образе галльского раба Вестапора. Сара, будучи в расцвете сияющей красоты, представила старуху как истинная артистка, сумев, как ей было дано, отрешиться от себя, подчинить суровым требованиям искусства непреодолимое очарование изящества.

То же самое случилось тридцать пять лет спустя в Опере, о чем я скажу в свое время.

В памяти встают огромные окна и просторные двери, через которые в мою комнату в Эгревиле вливался дневной свет. В его сиянии я читал после обеда книжку «Побежденный Рим». И не мог оторваться, так она меня захватила. И нужно было, чтобы чтение мое прервалось лишь, как сказано у великого Корнеля, «при свете звезд, во мраке молчаливом»[31].

Следует ли говорить, что после этого я не мог удержаться и сразу же принялся за работу, написав за несколько дней всю сцену с Постумией из 4 действия? Вы можете, конечно, сказать, что я работал наугад, не распределив должным образом эпизоды согласно требованиям лирической оперы. Однако у меня уже было название — «Рим».

Воодушевление, вызванное во мне этой работой, не помешало мне все же подумать о том, что в отсутствие Александра Пароди (он умер в 1901 году) необходимо получить разрешение его наследников. Я написал им, но послание мое осталось без ответа.

Этой помехой я был обязан неверному адресу. Впоследствии вдова великого трагика сказала мне, что запрос не достиг места назначения.

Пароди! Он был поистине «мужем честным, опытным в красноречии», как это понимали древние. Я сохранил чудесные воспоминания о наших прогулках по бульвару Батиньоль, где, как мне представлялось, он был у себя дома! Как красочно он рассказывал о жизни весталок — он прочел об этом у Овидия, преданного их историографа.

Я жадно вслушивался в его живописную речь, где с таким энтузиазмом описывалось прошлое. Как возмущало его все, что не возвышало чувства, не согласно было с благородной гордостью, с величественной простотой формы, и сколь же прекрасно было это негодование, чувствовалось, что оно заставляет его трепетать до глубины души. Казалось, его пожирает пламя, оставляя на лице отпечатки душевных мук! Я восхищался им и любил его. Мне все время кажется, что сотрудничество наше еще не кончилось, что мы возобновим его там, в таинственных пределах, куда все мы идем, но откуда не возвращаемся.

Удрученный молчанием, что последовало за моим письмом, я забросил было работу над «Римом», и тогда в моей жизни появился Катул Мендес и предложил написать пятиактную оперу «Ариадна» для Гранд Опера. Об этом я вам уже рассказывал.

Прошло еще пять лет, прежде чем в 1907 году мой друг Анри Кэн пришел спросить меня, не желаю ли я возобновить наше с ним соавторство. Посреди беседы он заметил, что мысли мои, кажется, заняты чем-то другим. Это была правда. Я поведал ему свои злоключения с «Римом».